— «Парижский сапожник», — подсказал Золотухин.
— Операцию назовем «Парижский сапожник», — решил Каиров.
Он любил названия загадочные и необычные.
Когда Золотухин ушел, Каиров положил руку на плечо Кости Волгина и сказал:
— Тебе, Костя, предстоит выполнить самую трудную часть операции «Парижский сапожник».
2
Густая изморось. Степь круглая, хмурая. Пирамидальные тополя оголенные, мокрые. Они, точно странники, появляются то справа, то слева. И дорога — кашица из черной грязи, по которой едва двигается телега.
Пара усталых лошадей рыжей масти бредет медленно. Воздух холодный, и над крупами животных поднимается пар. Возница сидит на передке как-то полубоком. Искоса поглядывает на пассажиров. Он не очень им доверяет.
Пассажиров трое. Один, Владимиром Антоновичем его называют, по возрасту, видать, самый старшин. В шляпе, в очках, в тонком пальто. Что пальто тонкое — это его собственное дело. Очки на Кубани многие носят, особенно кто в городе родичей имеет. А вот насчет шляпы товарищ маху дал. Не привыкшие тут до шляп жители. Раздражение такой убор вызвать может. Сомнение.
Второй — может, цыган, может, татарин. Глаза черные, хитрые. Ростом маленький. Всю дорогу руки в карманах плаща держит. Это точно — пистолеты не выпускает.
Третий — чистый жулик. В кожанке и с чубчиком.
Ящики какие-то с ними, лопаты...
— Так вы, значит, добрые люди, из Ростова будете? — заискивающе спрашивает возница.
— Бери выше, отец, — говорит жуликоватый. — Из самой Москвы. Мы, батя, геологи. Полезные ископаемые ваших краях искать будем...
— Окромя грязи, тута ничего нету, — заявил возница
— А мы дальше поедем...
— Дальше дальшего не бывает. Куда же это?
— В хутор Соленый... Рожкао...
Возница побелел. Повернулся к ним. Руки трясутся.
— Люди добрые, не губите...
Никакого впечатления. А коротышка рук из карманов не вынимает. Так и жди, всю обойму выпустит.
— Сынки, если шо, забирайте коней и телегу тоже... Я ходом своим до Лабинской доберусь. Я, понимаете, пять душ детей имею... Жинка на прошлой неделе ногу подвернула.... В каких дворах золото есть, не знаю. В нашей семье его отродясь не было.
— Что с вами, товарищ? — спросил тот, в очках и шляпе.
— Пужливый я больно... — признался возница.
— Зачем же нас пугаться? Мы ученые, приехали сюда проводить геологоразведочную работу. Я профессор Фаворский. А это мои коллеги.
— Меня зовут Аполлон, — сказал жуликоватый. — А его Меружан...
Возница опять побледнел:
— Имена-то... странные...
— Какие родители дали! — усмехнулся Аполлон.
Меружан не улыбался, никак не реагировал, а сидел неподвижно, словно глухонемой. Не вынимал рук из карманов. И ткань плаща подозрительно оттопыривалась, точно в карманах и в самом деле торчали пистолеты.
— Может, нам документы предъявить? — спросил профессор.
— Для порядку бы, — сказал возница; никогда не ходивший в школу, он и расписывался-то крестиком.
Вид бумаги с машинописным текстом и фиолетовой печатью подействовал на него успокаивающе. Возвращая ее профессору, повеселевший возница сказал:
— Люди добры, да куда же вы едете? Вы знаете, шо здесь творится? А в тех краях особенно... Бандитов — как собак нерезаных. На прошлой неделе наши их сильно потрепали. Да вот жаль, начальника отделения в том бою убили... Добрый мужик был. С пониманием... И все кулачье проклятое!..
— На этих днях бандиты не показывались? — впервые за всю дорогу подал голос Меружан.
— В горах, гады, отсиживаются... Если бы жинка ногу не подвернула, я бы с обрезом!..
Возница достал из-под тулупа большой промасленный обрез и положил в телегу.
— Так-то лучше, отец, — сказал Меружан. — Я эту пушку давно заприметил...
— Шо вы, добры люди... Бандюги же моего родного братана прикончили. Председателем сельсовета он был. И жинку его попоганили и зарезали. И дочку трехлетнюю не пожалели. Я их, гадов, многих в лицо знаю. Всю Малую Лабу излазаю, до Псебая дойду... Пусть только жинка ногой затопает...
— Горы большие, — сказал Аполлон. — Искать бандитов будет не легче, чем иголку в стоге сена.
— У меня ниточка есть... Старый княжеский холуй егерь Воронин. Чуется, что он не побрезгует и на бандитах заработать...
