— Ладно, — сказал Кирилл Петрович, когда Малявкин кончил описывать внешний вид немецкого генерала. — Продолжим. Что было после этого разговора?
По словам Малявкина, двое суток спустя, прохладной майской ночью, с одного из прифронтовых аэродромов в районе Харькова взмыл самолет германских военно-воздушных сил. Ночь выдалась для полета удачная: было облачно, молодой месяц, когда снижались, лишь изредка мелькал в разрывах облаков. Линию фронта прошли на большой высоте, благополучно. Пассажиров, не считая команды, в самолете было трое: «Музыкант», «Быстрый» и инструктор, ответственный за выброску.
Малявкин с Гитаевым были снабжены надежными, «железными» документами на их собственные имена, изготовленными лучшими специалистами абвера на подлинных бланках одной из войсковых частей Советской Армии, которые были взяты гитлеровцами в весенних боях этого года. Помимо офицерских удостоверений, Гитаев и Малявкин имели командировочные предписания, а у Гитаева еще хранился запас продовольственных аттестатов, тоже подлинных, в которые немцами были внесены лишь имена предъявителей и отделения солдат.
Имели Гитаев с Малявкиным и еще по одному запасному комплекту документов, на всякий случай, на другие фамилии (у Малявкина на имя Николая Задворного), которые были предусмотрительно зашиты под подкладками кителей.
Снаряжение диверсантов состояло из заплечного вещевого мешка, личного оружия советского образца и одной саперной лопатки на двоих. Больше ничего. Что находилось в мешке Гитаева, Малявкин не знал. (Потом он выяснил, что там был немалый запас продуктов, но что еще, не знает и по сию пору. Предполагает, что Гитаев был снабжен специальным оружием: бесшумным пистолетом, термитными шашками — для поджога, взрывными устройствами — «сюрпризами», — но это только предположение.)
У него, Малявкина, в мешке также находился запас продуктов, смена белья и еще портативная рация новейшего образца с питанием.
Самолет шел, не зажигая бортовых огней. Слева осталась Тула, прошли Серпухов. За Серпуховом самолет начал снижаться. Все шло благополучно. В районе Подольска моторы были заглушены, самолет сделал глубокий вираж, и инструктор дал команду прыгать.
Приземлились оба, Гитаев и Малявкин, удачно, на какой-то обширной лесной поляне, километрах в пяти от Подольска. Быстро уволокли парашюты в лес и там их аккуратно закопали, прикрыв яму сверху нарезанным в стороне дерном.
Углубившись в лес, раскинули антенну, и, поймав позывные станции абвера, Малявкин отстукал короткую шифровку о благополучном приземлении.
Под утро, когда рассвело, нашли приметный овражек с крутыми склонами и у самого его устья, под вековым дубом, широко раскинувшим ветви, зарыли рацию. Место тщательно замаскировали, не оставив поблизости ни одного комочка свежевыкопанной земли.
С момента приземления, как, впрочем, и раньше, в школе, Гитаев откровенно третировал Малявкина, не давал ему и шага ступить без его разрешения. Хотя Малявкин слушался его беспрекословно — Гитаев внушал ему животный ужас, — все же тот еще раз подчеркнул: «Имей в виду, в случае чего я церемониться не стану. Запомни это». И выразительно похлопал по кобуре своего пистолета.
Часов около восьми утра «Музыкант» и «Быстрый» выбрались на шоссе и скоро очутились в Подольске. Без всяких затруднений они добрались до вокзала и во второй половине дня были в Москве.
Прямо с вокзала, никуда не заходя, направились к Варламовым. Так решил Гитаев.
Немецкий генерал-разведчик оказался прав: профессор с семьей уже вернулся из эвакуации и жил в Москве. Ева Евгеньевна, увидев Малявкина, всплеснула руками и кинулась ему на шею. Восторженно она встретила и Гитаева. Ната держалась холодно, но тетке не перечила, когда та, узнав, что «фронтовики» прямо с вокзала, еще не нашли пристанища, предложила им располагаться у них, в профессорской квартире. Малявкина даже несколько удивил такой радушный прием со стороны обычно холодноватой, эгоистичной Евы Евгеньевны.
— Чем же вы объясняете радушие Евы Евгеньевны? — спросил Скворецкий.
— Право, не знаю, — ответил Малявкин. — Я особо над этим не задумывался.
