— Ах да, документы… Виноват. Совсем упустил из виду. Тут, понимаете, такая история. Когда убежал я из прокуратуры, перепугался страшно. Жизни был не рад. И документов — никаких: забрали, когда задерживали. Как нарочно, на другой день встретил одного дружка. Фронтового. Ну, рассказал ему, что и как. Он, конечно, изругал меня, но дал свое удостоверение. Чтобы домой, то есть до своей части, добраться. Там бы я все доложил по начальству, а документы бы ему вернул… Вот как оно случилось.
— Любопытно, — усмехнулся Горюнов. — И на этом удостоверении вашего «дружка», как вы утверждаете, оказалась ваша фотокарточка? Ваша, а не кого-нибудь другого. Это каким же образом?
— Ах, фотокарточка… — замялся Малявкин, — это… Это не моя карточка — его. Мы… Мы очень похожи друг на друга. Нас в части даже, бывало, путали. Да-да, честное слово…
— Ах так? Даже путали? Ну что же, и это записано, — спокойно сказал Горюнов. — Что вы еще можете добавить к своим показаниям?
— Добавить мне нечего, — отозвался Малявкин и снова криво ухмыльнулся. — Я сказал все — все, как есть.
— Еще один вопрос. Вы из прокуратуры, когда бежали, прямо к Сбойчаковой отправились или куда по дороге заходили?
Малявкин наморщил лоб, словно стараясь припомнить, потом беспомощно развел руками и сказал:
— Куда же заходил? Нет, вроде бы никуда не заходил. Пошел к Сбойчаковой.
Скворецкий кончил читать записанные Горюновым показания Малявкина и сурово, в упор посмотрел на него. Посмотрел, но ничего не сказал, только молча кивнул Горюнову; продолжайте, мол, продолжайте.
Горюнов протянул Малявкину страницы протокола допроса:
— Прочтите и подпишите. Что записано неверно, скажите. Если ошибся, исправим.
Малявкин быстро пробежал все страницы и, помедлив секунду, подписал.
— Скажите, Малявкин, — спокойно, очень спокойно спросил Горюнов, — вы намерены говорить правду?
— П-правду? — Малявкин стал заикаться. — Так я и говорю правду.
— Все, что вы говорите, — ложь. Ложь и ложь! — резко сказал Горюнов.
— Но я не лгу, товарищ начальник. Все, что я сказал, — правда.
— И то, что после побега из прокуратуры отправились прямо к Сбойчаковой, ни к кому не заходя, тоже правда? Вы что, не узнали того, кто вас опознал? Может, снова надо пригласить племянницу профессора Варламова? Она вам многое напомнит.
Малявкин вскинул руку к лицу:
— Она?.. Ната?.. Она вам рассказала? Нет, я сам. Сам. Скажу все…
— Нет уж, хватит, — жестко перебил Горюнов. — Мы вас достаточно слушали. Теперь говорить буду я, а ваше дело слушать и отвечать на вопросы. Я вас предупреждал. Потрудитесь сообщить — только правду, — как, каким путем, с какой целью вы приехали в Москву?
— Я же вам говорил, — с тоской произнес Малявкин. — Я получил отпуск. Вот и приехал. В мае…
— В мае? А сейчас июль! На какой же срок вам предоставили отпуск?
— Отпуск я получил на три месяца.
— Вот ваши документы. — Горюнов подошел к своему столу и приподнял лежавшую с края пачку документов. — Не Задворного, а Малявкина. Так, кажется, ваша подлинная фамилия? Ваше заявление, будто вам был предоставлен отпуск, ничем не подтверждается. Судя по документам, вы ехали не в отпуск, а в командировку. Какую командировку? С какой целью?
Малявкин перевел дыхание и машинально провел рукой по лбу, отирая выступивший пот.
— Ах, это? — сказал он. — Так тут же все проще простого. У нас в части посчитали неудобным оформлять поездку как отпуск, вот командование и приказало выписать мне командировочное предписание.
— Командование? — вмешался Скворецкий. — Какое командование?
— К-как к-как-кое? — опять начал заикаться Малявкин. — Я в-вас не п-понимаю…
— Отлично понимаете, — зло сказал Скворецкий и кивнул Горюнову: ладно, продолжай. Посмотрим, что будет дальше.
Виктор поплотнее уселся в кресле и задал новый вопрос:
— Вы приехали в Москву один или…
— Один, — поспешно ответил Малявкин.
— Один? — В голосе Горюнова послышалась угроза. — Это точно?
— Да, — неуверенно произнес Малявкин. — Один. Хотя… если быть точным…
— То есть?
— Видите ли, я ехал один, но одновременно со мной в Москву ехал мой товарищ…
— Ах вот как?.. И это вы называете — один? Как фамилия этого товарища? Имя?
