Мохов и Пикалов стояли, вытянувшись в струнку, как на строевом смотру.
— Я уверен, что в городе он совсем недавно, — осторожно заметил Мохов. — Иначе мы бы знали о нем. Не сомневаюсь, что он сам подтвердит это, когда придет в сознание.
Несколько минут тяжелая тишина висела в кабинете. Симонов сосредоточенно разглядывал потрескавшуюся полировку стола. Наконец сказал:
— Хорошо, будем разбираться. А ты, Мохов, в рапорте отметь, что рецидивист Аристов наверняка знаком с некоторыми методами работы уголовного розыска. Все, идите.
Мохов благодарно посмотрел на Симонова и вышел вслед за Пикаловым.
В коридоре, поравнявшись с ним, вдруг вспомнил, о чем еще с утра, выйдя из дома, хотел спросить его:
— Бычкова, водителя нашего, знаешь, конечно?
Пикалов кивнул.
— Хорошо знаешь?
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо подтвердил Пикалов.
— На твой взгляд, он нормальный?
Пикалов недоуменно покосился на Мохова:
— Вполне.
— А злобу в нем, раздражение, ненависть, я бы сказал, патологическую ненависть к жулью не замечал?
— А, ты об этом. Есть такое дело. Только не думай, психически он вполне здоров. Память детства. Когда ему десять лет было, его маму четверо парней изнасиловали. Почти на глазах у него.
— Вот оно как, — задумчиво протянул Мохов.
Придя к себе, Мохов вызвал Семина и Петухова и, ожидая, когда они появятся, сел писать рапорт.
Пикалов готовил к заслушиванию перед руководством уголовно-розыскного отдела справку по квартирной краже, совершенной месяц назад. Дело никак не могло сдвинуться с мертвой точки, и Пикалова склоняли на каждой оперативке. Он еще раз перечитал подробную справку и, оставшись доволен, отложил ее. Потом вынул из стола суточную сводку происшествий по области и городу и стал внимательно их изучать. Неожиданно он удивленно протянул: «Вот это да!»
Мохов поднял голову.
— Как фамилия той дамочки, с которой твой родственник сожительствует? — спросил Пикалов.
Мохов сразу не сообразил, о чем идет речь. Но, догадавшись, почувствовал, как заколотилось сердце.
— Санина… — ожидая чего-то очень неприятного, вполголоса ответил он, — Светлана Григорьевна.
— Все верно, — сказал Пикалов и протянул сводку. — Читай.
Нечетко пропечатанные машинописные строчки запрыгали перед глазами: «28 июня, около 23 часов, неустановленным грузовым автомобилем возле дома № 2 по улице Коммунаров была сбита женщина. Ею оказалась Санина Светлана Григорьевна, проживающая… Пострадавшая доставлена в городскую больницу. На место происшествия выезжали…»
Мохов откинулся назад, словно перед ним лежали не листы обычной меловой бумаги, а зловеще шипящая гадюка.
— Что с тобой? — встревоженно спросил Пикалов.
Павел покрутил головой, мол, все в порядке. «Это случайность, — сказал он себе, — самая обыкновенная случайность. Возвращалась поздно домой, задумалась… Ведь столько людей попадают под колеса автомобилей. Такой век». Однако успокоение не пришло. И не придет, пока он не узнает, как все произошло на самом деле. Он вскочил со стула, начал поспешно запихивать бумаги в стол, но они, словно живые, выскальзывали из рук и с недовольным шуршанием валились на пол. Мохов отшвырнул ногой стул, полез под стол, комкая листы, собрал их в охапку, поднимаясь с корточек, ударился затылком об угол стола, раздраженно чертыхнулся, выругался, выпрямился и снова стал утрамбовывать бумаги в столе.
— Позвони сначала, — осторожно подсказал Пикалов. Он первый раз видел своего приятеля в таком возбужденном состоянии и был чрезвычайно удивлен тем обстоятельством, что Мохову так дорога сожительница отчима его жены. Пикалов даже хмыкнул про себя, но лицо его оставалось внимательно-сочувствующим.
— Она была очень хорошая? — вполголоса скорбно спросил он.
Мохов вскинул голову и прострочил Пикалова уничтожающим взглядом.
— Укороти язык, — недобро процедил он и запер стол. — Почему была?!
— Прости, — искренно смутился Пикалов. — Сорвалось… Но ты позвони сначала, что зря ездить.
Но Мохов уже захлопнул за собой дверь.
Травматологическое отделение городской больницы помещалось в древнем трехэтажном доме. Богатый промышленник Сыряев в пятнадцатом году отстроил его для своего сына Иннокентия. Тот баловался охотой и мнил себя Ермаком. Приезжал сюда с Урала каждое лето в отличие от отца, который в это время года больше жаловал французскую Ривьеру. Но тайгу, говорят, любил искренне. Таких гигантских по тем временам строений в этих краях было не ахти как много, и первое время жители близлежащих деревушек приходили посмотреть на это чудо, посудачить, поцокать языками, вот, мол, живут богатеи. Тем более что архитектура его была непривычная — помесь французской и русской архитектуры XIX века, потому что Сыряев-старший с очень большим почтением относился к французской нации, хотя сам был из крестьян и по-французски, как ни пыжился, сумел заучить только два слова: «бонжур» и «фам».
