Геннадий оперся руками на стол.
— Типичнейшая, повторюсь, история. Интересной для нас она становится позже, когда на волне борьбы с «оборотнями в погонах» под раздачу попал новый начальник ГУВД — полковник Самсонов, сменивший уволенного Мамонтова. Попал, между прочим, не зря — рыльце в пушку у нового начальника было по самые уши. И среди прочих эпизодов выплыл и этот — оказалось, то достопамятное ограбление ларечника было сделано по наводке именно Самсонова. Один из троих наркоманов был его сексотом. Зная его неустойчивую психику, Самсонов был уверен, что одним избиением все не ограничится. Также он мог рассчитывать и на то, что Мамонтов попытается покрыть убийцу — сынок-наркоман не раз до этого попадал в неблагоприятные ситуации, но, благодаря отцу, выходил сухим из воды. Расчет Самсонова оказался верен, цели своей он достиг, наглядно проиллюстрировав неуместность личных привязанностей в социальных группах, построенных по модели «собачья стая»… слушаю вас!
— У меня вопрос, — Дима услышал сзади женский голос, повернул голову и увидел встающую черноволосую девушку, — этот пример… он же не опровергает личную привязанность вообще. Не у всех же начальников сыновья-наркоманы. Будь у этого Мамонтова нормальный сын, он мог бы оставаться на своем месте, несмотря на то, что он любит сына.
— Ценное замечание. У вас все?
— Да.
— Садитесь… Вышеописанный случай просто очень характерен и вопрос вы задаете вполне обоснованный. Действительно, утверждать в общем, что личные привязанности недопустимы в собачьей стае — будет ошибкой. Они допустимы, но с одной поправкой — если член стаи желает сохранить свою позицию в иерархии, его дружба с кем-либо не должна его ослаблять. Развернув этот тезис, получим, что личные привязанности допустимы в стае только между особями, находящимися на одном уровне иерархии. И должны прекращаться немедленно вместе с изменением уровня. Я ответил на ваш вопрос?
— Да.
— Хорошо. Можно рассмотреть в этой связи негласный запрет на неравные браки в нашем с вами обществе. Вспомним, что наиболее сильно этот запрет проявлялся в средние века, когда модель «собачьей стаи» в человеческих отношениях превалировала над всеми остальными. Еще вопросы есть?
Аудитория молчала. Геннадий обвел студентов задумчивым взглядом, потом кивнул.
— В таком случае, вопрос есть у меня. Итак, шестнадцатый век, я — король и собрался жениться на прекрасной свинарке. Кто мне запретит это сделать? Приходько?
— Нет-нет, что вы, женитесь на здоровье, — подала голос та самая девушка, что недавно задавала вопрос. Студенты засмеялись. Лектор улыбнулся.
— Ценю ваш юмор, но я не это имел в виду.
— Я думаю, церковь может воспрепятствовать, — после недолгого размышления ответила девушка, — в средние века роль полиции нравов часто исполняла именно она.
— Церковь? Кто конкретно? Папа римский?
— Ну… Да.
— Очень хорошо. Допустим, я не какой-нибудь заштатный король, я действительно могущественная фигура. Я подстрою преждевременную кончину папы и посажу в Ватикане угодного мне кардинала, который высочайше одобрит мой брак. Что тогда?
Кто еще может мне помешать?
— Наверняка многие дворяне будут недовольны, — сказал кто-то за Диминой спиной.
— И что? — Геннадий вскинулся, — бунт?
— Ну… это вполне может оказаться поводом для бунта.
— Я — король! Мне не нужно доказывать легитимность своих действий, я могу, не дожидаясь бунта, просто и без объяснения причин пустить недовольных на плаху. Приходько, вы что-то хотите сказать?
— Да… я думаю, ваш кардинал недолго продержится на месте папы — вы не только себя ослабили своей привязанностью, но и его. Ему нужно либо отказаться от вас, либо он потеряет свою лидерскую позицию. Это во-первых.
— Так-так, интересно. А во-вторых?
— А во-вторых, я думаю, давление на вас будет производиться одновременно — и от дворян и от других королей и от церкви. Вам не устоять.
— Одновременно? Они что, сговорятся? И кто же будет движущей силой этого сговора? Кого мне нужно на кол посадить, чтобы я мог спокойно жениться на милой свинарке? Лукшин!
Дима вздрогнул, недоуменно оглянулся.
