Он вытащил кусок шелка и протянул Теодоре.
— Его светлость настаивает, чтобы был именно этот цвет… конечно, если вы его одобряете. И он предложил, мисс Колвин, чтобы ваш отец порекомендовал ему художника, и чтобы вы тем временем заказали два платья, одно дневное, другое вечернее.
Теодора весело улыбнулась.
Как же умно и тонко граф дарит ей платья: не нарушая приличий — и так, чтобы ей легко было их принять. Она — по его замыслу — делает ему одолжение! Виртуоз галантного обхождения! Для отказа у нее не было и тени повода. Сердце ее наполнилось радостью.
— Да, десять часов мне очень даже подходит, — пряча радостную улыбку, ответила она мажордому.
А потом они снова отправились в путь, и снова в карете графа.
Отец только и мог говорить, что о картинах в Хэвершем-хаусе, которые он успел осмотреть. А Джима переполняли эмоции по поводу еды и вина, которые им и тут дали с собой в дорогу.
— Не бывать тому, чтобы хозяин стал так же плох, как до поездки, мисс Теодора, — возгласил он ликующе. — Большому куску рот радуется, вот и будем жить в полном довольстве и здравии. Все хорошо, что хорошо кончается…
— Это уж точно, Джим! — расхохотавшись, согласилась с ним Теодора.
Ей не терпелось поблагодарить за все графа — он учел каждую мелочь для их удобства и этим словно был рядом с ними. Казалось, все вокруг напитано его любовью, свидетельства которой Теодора получала то тут, то там. Даже Маунтсоррель, когда они въехали в ворота поместья, не смотрелся теперь старой развалиной. В нем сквозило очарование старины, но на первый взгляд выступало благородство архитектурных линий… Или состояние души определяет то, что человек видит вокруг? Если безысходность на сердце — то ее он видит во всем? И наоборот: если ты счастлив, то и вокруг все светло и прекрасно…
И судьба как будто внезапно решила, помучив их вдоволь, что этого с них достаточно: на полу в холле, когда они переступили порог дома, лежало письмо, которое протолкнули сквозь щель для почты.
Теодора подняла его с замиранием сердца — она поняла, что оно от Филиппа.
И подумала: может быть, брат пишет, что едет домой? Вот будет радость для всех…
В конверте она обнаружила чек на имя отца и записку.
Она быстро пробежала написанное глазами.
«Дорогая моя Теодора, ты должна простить меня, если я немного опаздывал с письмами в последние месяцы, но у меня не было ни минуты свободной.
То, на что я все это время надеялся, внезапно стало явью: мечты сбываются, и, если не произойдет ничего непредвиденного, я надеюсь через два или три года вернуться к вам неприлично богатым.
А пока что посылаю чек на сто фунтов и буду посылать такую же сумму каждый месяц до тех пор, покуда, как я надеюсь, не буду способен ее удвоить или даже утроить.
Моя милая сестренка, знаю, как ты должна была быть обеспокоена по поводу денег, когда я получил твое письмо с известием о болезни папы, но, надеюсь, теперь все пойдет по-другому. Обещаю, что, когда все-таки вернусь домой, преданность и самоотверженность, которые ты проявила, будут вознаграждены.
Передай папе привет и скажи, что я буду очень недоволен, если он не будет заботиться о себе так же, как о наших картинах.
Еще раз спасибо, дорогая моя Теодора.
Твой благодарный и любящий тебя брат
Филипп».
Он послал отцу сто фунтов! И будет посылать им еще…
В это трудно было поверить. Значит, они могут сейчас же выплатить долг мистеру Левенштайну и жить свободно, с ощущением, что стоят на ногах.
Джим, пока она читала письмо, помогал отцу подняться в спальню, и Теодора побежала наверх, сгорая от нетерпения поделиться с мужчинами хорошими новостями. Только бы не проговориться отцу про деньги, взятые у торговца картинами, мысленно напомнила себе Теодора. А добрый старый Джим и без того поймет, что за ними, можно сказать, уже нет никакого долга.
Дома Теодора с головой окунулась в заботы, которых требовало имение. И она привычно слушала, как Джим насвистывает за работой в сарае, отец же был занят Пуссеном, который, как с удивлением обнаружила Теодора, проделал путь вместе с ними.
Но она ждала новостей из замка. Ждала мучительно и нетерпеливо.
