— Вы необычайно быстро управились! — заметил граф, обращаясь к ее отцу.
— Удивительно, какие рекорды может поставить мужчина, когда он голоден! — бодро ответствовал Александр Колвин.
— И, по-видимому, женщина тоже! — добавил граф с легкой игривостью, имея в виду Теодору.
Прислуживающий им лакей приготовился передать Теодоре бокал шампанского, но граф сам взял бокал с подноса и подал ей со словами:
— Думаю, вы не откажетесь.
Он странно смотрел на нее, и его взгляд казался Теодоре еще более пронзительным, чем когда они впервые взглянули друг другу в глаза. От смущения Теодора опустила веки, и ее ресницы зачернели на бледных щеках. Она понимала, что должна что-то сказать, но, кроме чего-то вроде «эх, где наша не пропадала!», ничто на ум ей не шло… Однако, к счастью, объявили, что ужин подан, и леди Шейла вскочила с кресла первая.
— Наконец-то! — воскликнула она, причем тоном довольно резким. — Я уж начала думать, что наступит время завтрака, прежде чем нас здесь накормят!
Мужчина, стоявший подле нее, рассмеялся:
— Ну, Шейла, это нечестно! Вы заставили нас всех ждать вас вчера вечером, и позавчера тоже. Если кто-то и непунктуален, так это вы!
— Лишь потому, что я стараюсь для вас всех — стараюсь не упустить ни одной детали в своем наряде… Ведь вам же нравится, как я выгляжу? — леди Шейла снова надула губки, но глаза ее улыбались.
— А вам и не нужно стараться, — последовал быстрый ответ. — Вы само совершенство!
Тем не менее она не стала дожидаться окончания комплимента и подошла к графу — как оказалось, лишь для того, чтобы услышать, как тот говорит Теодоре:
— Поскольку это ваш первый визит в мой замок, мисс Колвин, разрешите сопровождать вас к ужину?
Теодору все еще стесняла непривычная для нее обстановка, но она легко положила пальцы на локоть графа, как в прошлом учила ее делать мать.
Ее отец, словно ощутив, что чувствует леди Шейла, проговорил рядом с ними:
— Как вновь прибывший, могу ли я воспользоваться привилегией отвести к ужину ту, что так прекрасна, словно сошла со знаменитых полотен из коллекции его светлости?
— Спасибо, — сдержанно ответила леди Шейла, — это должен был произнести его светлость, если бы не был так чрезмерно небрежен в отношении этикета…
Дамы и господа покинули гостиную и пошли по коридору в столовую. По обе стороны от них висели картины, вызвавшие у Теодоры страстное желание остановиться и впиться взглядом в каждую, в одну за другой.
Но она еще раз сказала себе, что должна немедленно отбросить неловкость, которая, если не побороть ее «на корню», начнет пробиваться вовне, отражаться и внешне, — наступила пора начать вести себя с той же непринужденностью и светским шиком, какие продемонстрировал ей какой-то час тому назад отец. И нечего оправдывать себя тем, что она впервые ужинает в таком высокородном обществе.
Мать довольно часто ей повторяла: быть застенчивой и стеснительной — скучно, и это знак, что ты думаешь о себе, а не о других людях.
После всей этой психологической установки, набравшись храбрости, когда они прошли чуть дальше, Теодора сказала:
— Я с таким нетерпением жду, милорд, когда же мы увидим вашу коллекцию!
— Вы хотите сказать, что знаете о живописи так же много, как ваш отец? — живо откликнулся граф.
Ей показалось, что это проверка.
— Надеюсь, да, — ответила она без ложной скромности. — Меня с детства приучали не слишком заботиться о других вещах…
Граф рассмеялся.
— Мне нужно будет проверить завтра ваши познания, и я уверен, что уж что-что, а мои полотна Ван Дейка вас восхитят.
— Мой отец уверен, они не сравнятся с нашими.
Сказанное ею его удивило. И, поскольку граф все еще считал ее отца просто профессиональным реставратором, он спросил:
— Вы владеете какой-то картиной Ван Дейка?
— Тремя картинами этого мастера, — ответила Теодора. — Первая, самая лучшая его работа, по общему мнению, портрет Колвина из Маунтсорреля, его современника, вторая изображает другого члена нашей семьи, и третья — «Отдых на пути в Египет».
На миг граф застыл на месте. Затем решительно возразил:
— Я знаю картину, о которой вы говорите, но ваша — безусловно, копия.
