Мальчики, правдивая плюшечка бывает вот какая, — прошептала Евгения и пальчиками сделала такое, что вместо привычной нам плюшечки мы увидели нежную, свежую, причудливую фигуру и поняли, что Евгения была права.
Браво! — закричали мы и захлопали в ладоши. Мы были рады и готовы ко всему, но вдруг посмотрели на Евгению и поняли с отчаянием, что ей уже больше ничего не нужно. Голова Евгении была запрокинута и лежала на плече, щеки горели, а губы и подбородок дрожали сильно-сильно. Потом Евгения начала кричать, а мы плюнули и ушли.
На момент события в булочной, скажем честно, женские плюшечки мы уже видели. Но как это Евгения провела нас тогда, так, что до последнего момента мы не могли понять, о чем идет речь? Что ж, видимо, в самом деле тогда мы были детьми, и только сами не считали себя таковыми.
Ураган — большая черная собака с огромными ушами, торчащими в разные стороны. Уши эти ужасно несуразны и вот уж действительно похожи на крылья. Ураган никогда не подходит к людям, сколько бы ты ни тянул руку и ни звал и ни подкармливал в мороз этого черного бородатого дурака.
Одна приезжая балерина как только видела Урагана, так сразу в слезы: зачем он головой мотает? зачем у него такие уши? зачем он здесь все время сидит? — спрашивала она и дрожала от плача.
Мы не знали, что нам отвечать на ее вопросы. Но и пристрелить Урагана мы тоже не можем.
За три дня до свадьбы мы разговаривали с моей невестой под шерстяным одеялом шепотом в бессонную ночь.
Смотри приезжай за мной в пятницу, а то вдруг ты не приедешь, а мы уже колечки купили, — говорит она еле слышно. Тогда мы колечки выбросим, — отвечаю я, подумав.
Нас обоих впечатлила эта фраза, и мы принялись вспоминать, что же еще нам придется выбросить, если свадьба расстроится.
Мы выбросим мой галстук,
и красные туфли, такие смешные и замшевые,
выбросим два моих носочка — они лежат в комоде,
губную помаду ярко-красного цвета, которую выбирали вместе,
две сережки-жемчужинки и жемчужную нить,
выбросим новые ботинки из мягкой кожи вместе с коробкой и специальным кремом на пчелином воске для ухода за ними,
мы выбросим трусики — белую бабочку, лежащую на ладони, вечером в пятницу они должны были скользнуть по длинным ногам и улететь,
выбросим мой жилет, он немецкий, хоть к немцам я и отношусь скептически,
выбросим красный бант моей невесты, у нее черные волосы, как графит, и этот бант должен был дивно смотреться на них,
выбросим щипцы для завивания волос, едва успев хорошенько их разогреть, и они отчаянно зашипят в сугробе,
выбросим легче воздуха чулочки с рисунком-треугольником,
красную прозрачную накидку (моя милая хотела быть на свадьбе в красном, как сама любовь) — выбросим, и она застрянет на тополе,
красное бархатное платье на тоненьких бретельках, где чашечки-груди чуть отходят при наклоне,
и мои брюки с пиджаком тоже, подумав, выбросим в снег.
Это же сколько горя и несчастья разольется по земле, если свадьбы не будет!
Ох уж эти трамваи в нашей грустной столице! Смотреть на них долго — не хватит глаз и сердца.
Каждый день трамваем мы возвращались со службы, нас было пятеро, мы знали друг друга давно, и маршрут был нам известен как старый-старый альбом с фотографиями. Среди нас была Лина, девушка печальная, но, несомненно, оптимистка, на служебных праздниках она всегда пела и танцевала охотнее всех остальных, но при этом оставалась одна, все время одна, мы об этом знали. Лина всегда выходила на одной остановке с нами, где ее дом — мы также знали прекрасно.
