Милая Валери,
забудем все и поедем в Вологду. В Вологде — русская зима и моя любовь к Вам, запертая в номерах Дьяконова.
Вот подарки, которые супруги Лапшины дарили друг другу из года в год в годовщину своей свадьбы. Теперь неизвестно, чей подарок чей, но вот они все перед нами:
— две круглые рыбы из лунного камня, каждая на голубоватой кварцевой подставке;
— картина размером с мужскую ладонь, на картине посреди зимы два маленьких дома;
— альбом эротических фотографий «Лето в Питкяранте», на двадцати шести фотографиях везде она — жена: в лодке, на мостиках, среди деревьев и старых пней;
— две чайные ложки с маленькими клеймами Warszawa, Miodowa, 5;
— набор красок и к ним три кисточки: времени прошло достаточно, но краска еще не вся кончилась;
— тряпичный ежик с огромными глазами, внутри у ежика пуговица-сердце;
— две глиняные утки с гуцульскими листьями на крыльях;
— длинный-длинный шарф и две варежки;
— два деревянных мышонка, играющие на цимбалах;
— грушевое дерево опять же на картине, под деревом котик ищет груши, а время — глубокая осень;
— две черепахи из яшмы.
Других подарков нет, а нам так хочется, чтобы они были.
Сколько же она переубивала красных героев! Как свистнет и плюнет в рожу очередному мученику. Еще она могла тряхнуть кудрями и сорвать с себя ремень с огромной пряжкой. Штаны-то с Лены — ух! — а вся шушера гогочет.
До чего же худая была и легонькая — Ленины головорезы только на руках ее носили — и на коня, и в церкву, и в лопухи, если нужда. Сидит Лена в лопухах, а бандиты все полукругом — шашки наголо — Лене честь отдают.
И орала она, и не мылась толком, а все равно ее любили. Красных героев она сама же и расстреливала. Свистнет, плюнет, «что на ё, то моё» — скажет и бах в лоб из маузера. Что на ё, то моё, — такая у нее была любимая поговорка.
Николай Гаврилович Славянов, начальник Пермских казенных пушечных заводов, плыл на пароходе «Франция» на всемирную выставку в Чикаго за дипломом и золотой медалью, присужденными ему за изобретение электродуговой сварки металлов плавящимся металлическим электродом. Шел 1893 год. Океан был спокоен, и морские чудовища лениво качались на его поверхности, не думая съедать русского изобретателя. Середина океана, — думал Славянов и усмехался в бороду. Он вспоминал, как в Перми жена сказала ему: Коля, привези из Америки белого попугая, мы назовем его Антон.
В России, пожалуй, теперь была глубокая ночь. Славянову не спалось; стоя на палубе, он думал — почему ей так нравится это имя?
Она их купила шесть штук и случайно рассыпала в снег. Одну расческу ей помог поднять полицейский, вторую — машинист Поляков, третью — Сонечка, четвертую — сторож из парка, пятую — студент, а шестую помог поднять ее будущий муж, то есть я. Именно так. Правда, Наташа?
Когда мы были детьми, но таковыми себя уже не считали, мы зашли в булочную Григория Барсукова, чтобы потратить гривенник.
За прилавком стояла его дочь Евгения. Надо сказать, что все считали Евгению скромницей, но мы-то знали, что всякий раз, когда в булочную входили мы, глаза Евгении следили за нами, с трудом стараясь не расплескать какие-то тайные желания, и было это едва ли скромно.
Довольно пряток — нам было по четырнадцать, а Евгении — двадцать один год, мы были очень милые, умные и вежливые мальчики.
Скажите, у Вас есть ли плюшечка? — спросили мы у Евгении и положили гривенник на прилавок.
Неожиданно для нас Евгения очень смутилась, покраснела и спросила сдавленным голосом, с видом, как будто давно на что-то решалась и теперь наконец решилась:
Вы спрашиваете, есть ли у меня плюшечка, мальчики? Отчего же — есть, пойдемте, — и кивнула нам головой, приглашая за прилавок вглубь по коридору, из которого раньше всегда отец Евгении выносил на огромных лотках бублики и рогалики с маком.
Евгения шла впереди и была очень сосредоточена, «вот сюда», — сказала она и юркнула в боковую комнатку. В комнате сохли какие-то травы и небрежно валялись сломанные деревянные лотки.
У меня есть плюшечка, мальчики, — вспыхнула Евгения. — Смотрите скорее и никому об этом не говорите. Мы сразу все поняли, а Евгения подняла платье и показала нам плюшечку, а потом села на пыльный стул, одну ногу поставила на него, а другую вытянула на пол и еще чуть в сторону.
