Наверное, он, Виктор, тогда не расслышал толком. Зато сейчас стало ясно, что братец Кэт с горя всадил все наличные деньги в брачный договор или что там у них оформлено на Анжелику и остался ни с чем. Глупость, конечно — не ахти как много он выиграл. Значит, готов был даже драться? Чудненько: будем драться, Виктор прибавил ходу, догоняя Эрика.
Разведчик остановился на краю проплешины, бывшей когда-то веселым лужком.
— Вот что, люци. Сейчас мы с тобой… — Он внезапно умолк с каким-то тонким всхлипом — и повалился наземь, сминая густую траву и побеги кустарника.
— Эрик! — бросился к нему Виктор. — Ты чего? — Он приподнял голову разведчика, всмотрелся в ярко-синие стекленеющие глаза. — Люци, да ты что?
Эрик молчал. А на горле его, с левой стороны, розовело крошечное пятнышко: оно медленно разливалось по коже и светлело, пока не исчезло совсем.
— Люци… — потрясенно шептал Виктор, опуская его на траву. Припав к земле, он отпрянул, замер на мгновение, испугавшись шелеста и хруста веток, и пополз прочь. Убит .- душевный, обаятельный, светлый Ларсен. Убит! — Сволочи, — шипел он сквозь зубы, ужом скользя через буйно цветущий подлесок, — вот же сволочи… — Уйти, только бы уйти отсюда, а там я рассчитаюсь со всеми вами сполна… за Эрика, за себя, за Анжелику, за Кэта — за всю свою стаю.
И тут откуда-то подкралась и накрыла его отвратительная, душная, вязкая волна, в которой он забился стремительно слабея, и затих, бессильно уронив голову и поскуливая, словно умирающий пес. Сочные стебли травы перед глазами тронулись с места и поплыли, сливаясь в сплошное зеленое облако, земля покачивалась, будто гигантская медленная колыбель, а затопившая Виктора волна чего-то неясного и зловещего неспешно и неодолимо просачивалась в сознание, дурманя и пожирая его.
— Пошел, — удовлетворенно сказал Мирай Шогэс Латахо Рой.
— Все отлично, мой генерал.
Автомобиль стоял на усыпанной оранжевыми лепестками аллее заброшенного парка, и они были в салоне вдвоем — дряхлый, сильно сдавший за последние месяцы генерал и обновленный, бодрый и счастливый Гэс Атахо.
— Сегодня вечером, дядя, мы с вами нарежемся до поросячьего визга и пойдем по бабам. — Он потер руки.
— Если до визга, то не сможем, — флегматично отозвался генерал.
— Пойдем-пойдем! Вот увидите — мы еще ого-го! — Атахо был выше своего прежнего роста, шире в плечах, но лицо осталось тем же, что в юности: светлые широко расставленные глаза, выпуклый лоб, твердый подбородок. Удался; ничего не скажешь, удался вторым рождением.
— Делано остановился, — прозвучал голос из передатчика.
— Прекрасно, — отозвался Атахо.
— Далеко ушел? — обеспокоенно продребезжал генерал.
— В допустимых пределах, — успокоили его.
— Следите, не спускайте глаз!
— Да, генерал.
— И смотрите…
— Бросьте, дядя, — вмешался Атахо, — на вас работают профессионалы. Не дергайте людей, они сами знают что делать. Лучше подумайте, как мы славно проведем сегодняшнюю ночку. — Молодые глаза его возбужденно сверкали.
Участник войны на Бенго-Дали, бывший командир отряда быстрого развертывания, он еще не был стар, но был неизлечимо болен. Подхваченная в бенго-далийских болотах лихорадка вот уже лет десять утомляла, изматывала, подтачивала организм. Атахо устал — от болезни и от ожидания. Девять долгих лет доктор Генрих со своей командой не мог дать вразумительного ответа, когда наконец все будет готово, проверено и отлажено, когда бравый воин и его дряхлеющий дядя смогут воспользоваться тайной геронтологии. Генрих тянул резину, не давая согласия на последний, решающий, эксперимент, Атахо болел, генерал дряхлел. А Виктор Делано тем временем чуть не сбежал и не натянул им всем нос. Теперь, когда он буквально восстал из мертвых и нежданно-негаданно вернулся, и пока рядом с ним нет Кэттана Морейры, который себе на уме и тот еще плут, нужно пользоваться моментом и ловить удачу, что бы там ни болтали медики. Им бы только деньги с генерала доить.
— Что Делано? — нетерпеливо сказал в микрофон генерал.
— Нормально, — отозвалась рация.
— Не упустите.
Волнуется старичок, подумал Атахо, внутренне ухмыляясь. Еще бы: столько лет ожиданий и надежд…
