— Как он попал в эти круги?
— Я проверил его прошлое. Хольм вырос в состоятельной семье. Его отец основал в сороковые экспортную фирму, и в послевоенные годы дела у него шли просто замечательно. Но в семьдесят шестом году…
Журналист сделал эффектную паузу, и его собеседница тут же выпрямилась на стуле.
— Да?
— В высших кругах Стокгольма произошел скандал. Мать Йона Грета бросила его отца Отто ради ливанского бизнесмена, с которым тот вел дела. Оказалось также, что Ибрагим Джабер увел у него не только жену, но и часть состояния. От отчаяния Отто застрелился в июле семьдесят шестого года. Но на этом история не закончилась. Выяснилось, что у Джабера уже были жена и дети. Он и не собирался жениться на Грете. Только бросил ее, забрав все деньги. Спустя пару месяцев имя Йона начало всплывать в нацистских кругах.
— Так родилась ненависть, — закончила Эрика и, достав из сумки записку, протянула ее Шелю. — Вот что я нашла дома у Йона. Не знаю, как ее толковать, но, может, что-то в ней есть.
Ее друг рассмеялся.
— Что значит «нашла»?
— Ты совсем как Патрик, — улыбнулась Эрика. — Она просто там лежала. Уверена, ее никто не хватится.
— Дай взглянуть. — Рингхольм надел очки. — «Гимле», — прочитал он вслух и нахмурился.
— Что это значит? — спросила писательница. — Я никогда не слышала этого слова раньше. Это сокращение?
Корреспондент покачал головой:
— Гимле появляется после Рагнарёка в скандинавской мифологии. Это подобие рая. Думаю, это известное слово в нацистских кругах. Есть еще культурное объединение под таким названием. Его члены утверждают, что они вне политики, но кто знает… Во всяком случае, они пользуются популярностью у «Друзей Швеции» и Датской народной партии.
— А чем они занимаются?
— По их собственным словам, работают над возрождением национальной идентичности и национального чувства. Интересуются старыми шведскими традициями, народными танцами, древней поэзией, легендами и так далее, что вполне вписывается в идеологию «Друзей Швеции».
— Так слово «Гимле» может относиться к этому клубу? — уточнила Эрика.
— Кто знает… Это может быть все, что угодно. Как и эти цифры.
И Шель еще раз пробежал глазами длинные ряды цифр: «1920211851612114» и «5081400».
Его гостья пожала плечами.
— Я понятия не имею, что это такое. Может, он их просто так черкал, пока говорил по телефону? Писали будто бы в спешке…
— Может, и так, — Рингхольм помахал запиской. — Можно мне ее оставить?
— Конечно, я только ее сфотографирую. Кто знает, может, меня осенит гениальная идея, которая поможет расшифровать этот код.
— Прекрасная идея.
Журналист вернул записку Эрике, и та сняла ее на телефон, а затем опустилась на колени и начала прибирать за детьми.
— Как ты ее собираешься использовать? — спросила она, поднявшись.
— Пока не знаю. Но я знаю места, где можно найти самую разную информацию, — отозвался Шель.
— Так ты думаешь, это не просто писульки?
— Не знаю, но можно рискнуть.
— Скажи, если что-то узнаешь. Будем на связи, — пообещала Эрика, собирая детей в кучу.
— Разумеется. До связи!
И вот так всегда! Если Йоста опоздал, то всё — конец света, а когда Хедстрёма все утро нет на работе, никто и бровью не поведет. Вчера Эрика позвонила и рассказала о визитах к Уве Линдеру и Йону Хольму, и старому полицейскому не терпелось поехать с Патриком к Леону. Жизнь несправедлива, подумал он и вернулся к работе. Но буквально через секунду раздался звонок телефона, и он поднял трубку:
— Алло. Флюгаре у телефона.
— Йоста, — это была Анника, — Турбьёрн звонит. Пришли первые результаты анализов. Он спрашивает Патрика, но его нет. Поговоришь?
— Конечно.
Йоста внимательно выслушал эксперта и все записал, хоть и знал, что за звонком последует рапорт по факсу. Но отчеты всегда написаны таким сложным языком, что лучше постараться запомнить устные объяснения коллеги. Стоило Флюгаре положить трубку, как в дверь постучали.
— Анника сказала, Турбьёрн звонил. Что он говорит? — живо спросил вошедший Патрик. Вид у него был грустный.
— Что-то случилось? — встревожился Йоста.
Хедстрём тяжело опустился на стул:
— Я навещал Мартина.
