— Так Эльвандер плохо с ней обращался?
— Да. Нежными их отношения не назовешь. Он отдавал ей приказы, будто она была его прислугой. Клаэс тоже вел себя плохо по отношению к ней и ее дочери Эббе. Да и его родная сестра Аннели была ему под стать.
— А отец поощрял такое поведение? — спросила Эрика, отпивая воды. На веранде даже в тени было жарко.
— Для Руне они были идеальными. Он и детям отдавал приказы, но ругать их не мог никто, кроме него самого. Никто не отваживался пожаловаться на них, не рискуя головой. Я знаю, что Инес один раз попыталась — и больше не повторяла этой ошибки. Нет, единственным в семье, кто к ней хорошо относился, был младший сын Руне Юхан. Он был добрым мальчиком и заботился о мачехе. — Уве-Лайза погрустнел. — Интересно, что стало с малышкой Эббой?
— Она вернулась на Валё. Они с мужем ремонтируют дом. А позавчера… — Эрика закусила губу. Она не знала, можно ли рассказывать о том, что недавно случилось в бывшем интернате, но ведь Линдер был с ней так откровенен… Писательница набрала в грудь воздуха и продолжила: — А позавчера они нашли кровь под полом в столовой.
Мужчины изумленно уставились на нее. На веранде повисла тишина, нарушаемая только отдаленным шумом машин. Наконец Вальтер заговорил:
— Ты всегда говорила, что, скорее всего, они мертвы.
Уве-Лайза кивнул.
— Да, это самое вероятное. Кроме того… — он замялся.
— Кроме того — что? — заинтересовалась Эрика.
— Нет… это нелепо, — отмахнулся Уве. — Я этого никогда никому не говорила…
— Расскажите сейчас. В таких делах важна любая мелочь, даже самая нелепая, — принялась уговаривать его женщина.
— Ничего особенного, просто у меня было ощущение, что что-то у них было не так… И я слышала… но это уже совсем глупости…
— Продолжайте! — взмолилась Эрика, подавляя желание вытрясти из него слова силой.
Уве-Лайза сделал глоток вина и посмотрел прямо на гостью.
— По ночам там были слышны звуки.
— Какие звуки?
— Шаги, открывавшиеся двери, голоса… Но когда я поднималась, никого не было.
— Призраки? — спросила Эрика.
— Я не верю в призраков, — возразил Лайза. — Все, что я могу сказать, — это то, что у меня было предчувствие, что случится что-то нехорошее. Вот почему я не удивилась, когда услышала об исчезновении.
— Шестое чувство, — кивнул Вальтер.
— Уф! Все это так грустно. Эрика, вы еще решите, что мы мрачные типы! — улыбнулся Линдер.
— Вовсе нет. Большое спасибо за беседу. Вы мне дали много материала для размышления. Но теперь мне пора домой. — Писательница поднялась.
— Передайте привет малышке Эббе.
— Передам.
Уве-Лайза попытался встать, чтобы проводить гостью, но Эрика его опередила:
— Сидите. Я сама найду выход.
Проходя прихожую, утопающую в бархатных подушках с золотыми кисточками, она слышала голос Эдит Пиаф, поющей о разбитом сердце.
— Где ты был утром, черт тебя подери?! — рявкнул Патрик. — Я думал, ты поедешь со мной к Хольму.
Йоста поднял глаза:
— Я был у зубного. Анника не говорила?
— У зубного? — Хедстрём наградил его пристальным взглядом. — Дырок нет, я надеюсь?
— Нет, всё в порядке.
— Как дела со списком? — спросил Патрик, глядя на гору бумаг на столе перед коллегой.
— У меня есть почти все адреса учеников.
— Быстро ты.
— Личные номера граждан, — пояснил Флюгаре. — Надо использовать голову! — Он протянул Патрику бумагу. — Как все прошло у нациста?
— Ему бы не понравилось, что ты его так называешь, — ответил Хедстрём, пробегая глазами список.
— Это и понятно. Головы они брить перестали, но идеи-то не изменились. Как Мелльберг себя вел?
— А ты как думаешь? — съязвил Патрик. — Мягко говоря, полиция Танума показала себя не с лучшей стороны.
— Что-нибудь новое узнали?
— Немногое, — покачал головой Хедстрём. — Йону Хольму ничего не известно об исчезновении. В интернате все было как обычно: строгий директор и хулиганистые подростки. Ну и все в таком стиле.
— А от Турбьёрна что-нибудь слышно? — спросил Йоста.
— Нет, он обещал поторопиться, но, поскольку речь не идет о свежем трупе, вряд ли мы у них в приоритете. К тому же срок давности преступления истек. Если, конечно, речь идет об убийстве семьи.
— Но его данные могут помочь в расследовании. Кто-то же пытался сжечь Эббу с Мортеном заживо? Все это говорит о том, что поджог имеет отношение к трагедии. А Эбба? Она же имеет право знать, что случилось с ее семьей!
