— Йоста, — прервал его воспоминания голос Патрика.
Флюгаре дернулся и повернулся к двери с ползунками в руках.
— Откуда ты знал адрес родителей Эббы в Гётеборге? — спросил Хедстрём.
Йоста попытался придумать объяснение, но ему не пришло в голову ничего правдоподобного. Тогда он вздохнул и признался:
— Это я посылал открытки.
— «Й»… — произнес его коллега. — И как это я раньше не догадался?
— Мне следовало рассказать. Я хотел, но… — прошептал Йоста. — Но я только посылал открытки Эббе на день рождения; последняя, с угрозами, была не от меня.
— Это понятно. Я много думал об этой открытке. Она слишком отличалась от остальных.
— Да и почерк подделали плохо, — признал Флюгаре, откладывая ползунки в сторону.
— Твои каракули разве подделаешь…
Йоста улыбнулся. Он ожидал от Патрика злости, но тот, судя по всему, не сердился, что было даже удивительно.
— Я знаю, что для тебя это особое дело, — сказал Патрик, словно читая мысли пожилого полицейского.
— Я не могу допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось, — сказал тот, возвращаясь к коробке.
Хедстрём все не уходил, и тогда Йоста снова повернулся к коллеге:
— Если Аннели жива, это меняет все. Или если она выжила тогда на острове. Ты позвонил Леону и предупредил, что мы хотим с ним поговорить?
— Нет, я хочу застать его врасплох. Так больше шансов его разговорить, — ответил Патрик. Потом он замолчал, не зная, продолжать или нет, но спустя некоторое время добавил: — Думаю, я знаю, кто послал последнюю открытку… Это лишь подозрение, но я попросил Турбьёрна все проверить. Не знаю, когда придет ответ, и пока не хочу ничего говорить. Но потом все расскажу — обещаю.
— Хорошо, — ответил Флюгаре, возвращаясь к коробке. Он чувствовал, что среди вещей есть что-то, что нужно изучить поподробнее, и не мог успокоиться, пока не поймет, что это.
Ребекка не сможет его понять, но Йозеф все равно оставил ей письмо. По крайней мере, она будет знать, что он благодарен ей за годы, проведенные вместе, и что он ее любит. Только сейчас к нему пришло осознание того, что он пожертвовал детьми и женой ради мечты. Боль и стыд ослепили его, не давая увидеть самого главного. Но, несмотря на это, они оставались рядом. Он отправил письма и детям тоже. В них Йозеф ничего не объяснял: только прощался и писал, какие ожидания на них возлагает. Они не должны забывать о том, какая на них лежит ответственность, даже когда его не будет рядом, чтобы напомнить.
Йозеф медленно съел свое обеденное яйцо, сваренное в течение ровно восьми минут. В первые годы брака Ребекка относилась небрежно к его вкусам. Иногда она варила яйца семь минут, иногда девять. Но позднее она наловчилась. Эта женщина была верной и послушной женой. Родители Йозефа ее обожали. Но вот с детьми она была слишком мягкой, что всегда тревожило Мейера. Детей, даже взрослых, нужно держать в ежовых рукавицах. Ребекка на это неспособна. Не будет она заботиться и о сохранении их еврейского наследия. Но у него нет другого выбора. Он не может позволить, чтобы его позор помешал им идти по жизни с высоко поднятой головой. Ради их будущего отец пожертвует собой. В минуты слабости его посещали мысли о мести, но Йозеф отгонял их. По опыту он знал, что в мести нет ничего хорошего: она все только усложняет. Доев яйцо, Мейер аккуратно вытер губы и встал из-за стола. Выйдя из дома в последний раз, он не обернулся.
Анну разбудил звук тяжелой двери. Сонная, она сощурила глаза в темноте. Где она? Виски пульсировали от боли. Ей стоило больших трудов сесть на полу. Анна обнаружила, что завернута в одну лишь тонкую простыню и что в помещении очень холодно. Она обхватила себя руками, ощущая холодный ужас.
Мортен. Это было последнее, что она помнила. Они лежали в его кровати. Его и Эббы. Они выпили вина. И ее охватило желание. Эти недавние события были свежи в памяти, но Анне не хотелось их вспоминать. Однако перед глазами все равно стояло обнаженное тело Старка. Они лежали в постели в спальне, залитой лунным светом, а потом наступила темнота.
— Эй, кто-нибудь! — крикнула женщина в сторону двери, но ответа не последовало. Происходящее казалось Анне нереальным, будто она попала в другой мир, как Алиса в Зазеркалье. — Эй! — повторила она и попыталась встать, но ноги не слушались.
