— Какими богатенькими мы стали, — констатировала Дагмар, оглядевшись. — Вот что значит выбиться в люди.
Лаура сжала кулаки за спиной. То, что являлось ей в кошмарах, теперь стояло у нее в прихожей.
— Что тебе надо?
— Мне нужна помощь, — слезливо ответила Дагмар. Лицо ее подрагивало, а движения были замедленными.
— Тебе нужны деньги? — спросила дочь, протягивая руку к сумочке.
— Не для меня, — прошептала незваная гостья, впившись взглядом в сумку. — Я хочу поехать в Германию.
Фру Сигвард уставилась на мать:
— В Германию? Что ты там забыла?
— Я так и не попрощалась с твоим отцом. Не попрощалась с Германом, — зарыдала она.
Лаура нервно огляделась по сторонам. Что, если Сигвард услышит и выйдет в прихожую узнать, в чем дело?
— Тихо! Я дам тебе деньги! Только успокойся! — Лаура протянула ей пачку банкнот. — Вот! Тут хватит на билет до Германии.
— Спасибо! — Дагмар бросилась к ней и, взяв руку дочери вместе с деньгами в свои, начала ее целовать. Лаура брезгливо отдернула руку и вытерла о юбку.
— А теперь иди!
Все, что она хотела, это выгнать мать прочь из дома — прочь из своей жизни, чтобы та снова стала безупречной. Когда Дагмар ушла, Лаура обессиленно упала на стул.
С тех пор прошла пара лет. Скорее всего, мать уже мертва. Лаура сомневалась, что ей хватило денег на поездку по послевоенной Европе. А если она вопила, что хочет попрощаться с Германом Герингом, ее наверняка забрали в психушку. Никто в своем уме не стал бы вслух говорить, что знал Геринга. Его преступления не стали меньше от того, что он покончил с собой в тюрьме через год после окончания войны. Лаура холодела от одной мысли, что было бы, продолжи Дагмар распространять по округе слухи, что Геринг — отец ее ребенка. Хвастаться тут было нечем. Она плохо помнила поездку к жене Геринга в Стокгольм, но не забыла, как ей было стыдно и с какой жалостью Карин Геринг смотрела не нее. Только ради Лауры эта женщина тогда не позвала на помощь, хоть ей и было страшно. Но теперь все в прошлом. Мать исчезла. Никто не говорил о ее безумных фантазиях. А присутствие Нанны означало, что фру Сигвард может продолжать жить жизнью, к которой она привыкла. В ее жизни был порядок. Все было идеально. Как и должно было быть.
Йоста исподтишка наблюдал за Патриком. Тот нервно барабанил пальцами по рулю и пристально следил за машинами, скопившимися впереди. Летом за городом возникали ужасные пробки, потому что узкие проселочные дороги просто не могли вместить всех желающих.
— Надеюсь, ты был не слишком строг с ней? — спросил Флюгаре, отворачиваясь к окну.
— Я считаю, что вы оба повели себя как идиоты. И ничто не изменит моего мнения, — огрызнулся его коллега.
Однако по сравнению с тем, что было вчера, сегодня Хедстрём был относительно спокоен. Йоста промолчал. У него не было сил спорить. Всю ночь он просматривал материалы дела, но Патрику говорить об этом не стал, поскольку понял, что тот сейчас не в настроении. Лучше повременить с такими инициативами. Флюгаре украдкой зевнул. Столько работы — и никакого результата! Он не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Все те же факты, которые Йоста и так уже знал наизусть. И все равно его не отпускало ощущение, что ответ есть где-то в этих бумагах, что правда у него под носом, спрятана между строк в документах. И если раньше его только раздражала невозможность узнать правду, ранящая его профессиональную гордость, то теперь им двигала тревога. Тревога за Эббу. Ей угрожала опасность, ее жизнь зависела от того, удастся полицейским схватить преступника или нет.
— Сверни влево, — показал он на дорогу.
— Я знаю, где это, — ответил Патрик, делая резкий поворот.
— Вижу, права ты еще не получил, — пробормотал Йоста, схватившийся за сиденье.
— Я прекрасно вожу.
Флюгаре фыркнул. Но тут они подъехали к дому Улле, и пожилой полицейский покачал головой:
— Сочувствую его детям. Когда-нибудь им придется все это разбирать.
Дом больше походил на свалку, чем на человеческое жилище. В этих краях люди знали: «Если тебе что-то больше не нужно — позвони Улле». Старьевщик с удовольствием приезжал и собирал любой хлам. Так что во дворе у него можно было увидеть автомобили, холодильники, санки, стиральные машины и много чего еще. Даже старому сушильному плафону из парикмахерской нашлось место, отметил Йоста, когда они парковались между морозильником и старым «Амазоном».
