— Когда я была совсем юной, я хотела выйти замуж за Огюстена. Я уже тогда была влюблена в него. Но он даже не смотрел на меня. Затем он женился на Адриене, такой же красавице, как и ты. Думаю, твой отец сделал бы мне малышей. Я очень страдала, что у меня их нет. Как по-твоему, почему я просила тебя называть меня мамой? Ведь никто больше не назовет меня мамой! Никогда!
Жермена повернулась на бок и вновь залилась горючими слезами.
— Мне очень жаль, — вздохнула молодая женщина. — А теперь мы должны поработать вместе. И будет лучше, если я скажу отцу, что произошло.
— Огюстену? Бедный мой муженек! Он не поверит своим ушам.
Анжелина поспешно вышла из комнаты. Она спустилась по узкой лестнице на первый этаж. Сапожник вихрем выбежал из кухни. Он был еще бледнее, чем прежде.
— Ну? Это серьезно?
— Нет, папа. Успокойся. Как бы тебе это сказать…
Анжелина понимала, что вмешивается в личную жизнь супругов, и это смущало ее. Никогда прежде она не думала об этой стороне второго брака отца — о плотских отношениях.
— Сказать что? Разрази тебя гром! Говори! Я хочу знать, — проворчал Огюстен.
— У Жермены случился выкидыш. Она была примерно на четвертом месяце беременности. Это очень больно, но она поправится.
Только что бледное лицо Огюстена стало пунцовым. Потерев нос, он уставился на мыски своих ботинок.
— Черт возьми! — буркнул он.
— Мне очень жаль, папа.
— Ей жаль! Ей жаль! Заладила! Мы не в таком возрасте, чтобы нянчить детей. Если бы я мог предположить, что…
— Что это может произойти? — закончила за сапожника дочь. — Такое нечасто случается у первородящих женщин, но у природы свои законы.
— Избавь меня от своих медицинских словечек, — оборвал ее Огюстен. — Ты уверена, что Жермене ничего не угрожает?
— Она должна находиться под наблюдением, особенно если в последующие дни поднимется температура. Папа, я постаралась ее успокоить. А сейчас мне нужна горячая и холодная вода. Приготовь также суп и найди сладкое вино. Когда все закончится, Жермена очень ослабеет. Я поднимаюсь к ней!
— Подожди, — смягчившись, сказал сапожник, беря Анжелину за руку. — Спасибо, Анжелина. Не могла бы ты все это сохранить в тайне?
— Мне это представляется очевидным, — ответила Анжелина. — В моем ремесле главное — не распускать язык.
Сапожник посмотрел на дочь. Она держалась с достоинством, на ней был просторный белый халат и платок на голове. Анжелина вела с ним себя как повитуха, осознававшая свою значимость. Огюстен не мог запретить себе любоваться ею.
— Я тоже хочу поблагодарить тебя, папа, — добавила Анжелина, прежде чем подняться на второй этаж. — За то, что ты оказал мне доверие…
Только через два часа Жермена Лубе исторгла плод, зачатый благодаря крепким объятиям Огюстена. Он принес воду, но в комнату войти не осмелился. Наконец его позвала Анжелина.
— Утешь ее, папа, — прошептала она ему на ухо. — Она опечалена и к тому же очень ослабла.
С этими словами она спустилась по лестнице, неся в руках корзину, полную грязного белья, которую поставила туда, куда велела мачеха.
«Завтра я попрошу мадам Евдоксию и ее племянницу прийти за бельем, — сказала себе Анжелина. — Жермене еще целую неделю нельзя напрягаться». Евдоксия и ее племянница были прачками, жили они у дороги, ведущей в Сен-Жирон. За умеренную плату они стирали белье для зажиточных хозяек города и окрестностей.
Анжелина прошла в кухню, где ее отец зажег керосиновую лампу. Молодую женщину мучила жажда, и она съела несколько слив, лежавших на фарфоровом блюде.
«У меня мог бы быть братик или сестренка, — думала взволнованная Анжелина. — Боже мой! Как папа смутился, когда я сообщила ему эту новость».
Эти мысли вызвали у Анжелины улыбку, но ей в то же время хотелось плакать. Находясь у кровати пациентки, Анжелина не думала о своих горестях. Но сейчас они вновь напомнили о себе, причем еще настойчивее.
— А кто утешит меня? — прошептала Анжелина.
На дровяной печке томился овощной суп. Анжелина налила немного супа в тарелку, намереваясь отнести его Жермене, но тут в кухню вошел сапожник.
— Моя бедная жена уснула, — сообщил он. — Может, стоит ее разбудить, чтобы она поела?
