Луиджи встал и принялся ходить по комнате. Он хотел бы прижать Анжелину к себе, жадно вдыхать сладкий аромат ее плоти и волос. Это не было обыкновенным мужским желанием. Луиджи в этот момент испытывал нежность и жалость к ней, поскольку она говорила правду. Гильем Лезаж растоптал ее юную жизнь. Что касается Филиппа Коста, акробат слишком мало о нем знал и поэтому не брался судить этого человека.
— Этот доктор никогда больше не искал встречи с вами? — спросил Луиджи.
— Он прислал мне письмо, в котором просил прощения и выражал готовность переосмыслить наш разрыв, — прошептала Анжелина. — Но я больше не хочу выходить за него замуж, особенно после того, как он поступил со мной. Я была так счастлива здесь с Розеттой, я получила диплом, я могла заниматься практикой! С тех пор я ничего не знаю о нем. Он прислал мне на Пасху поздравительную открытку — знак вежливости, только и всего.
— Черт возьми! Напишите ему, попытайте счастья! Как вы можете делать выбор в пользу трудовой жизни, за которую платят один раз из четырех, да еще курами, как вы сами мне говорили! Вы станете образцовой женой врача, элегантной, состоятельной, уважаемой дамой.
Слова Луиджи возмутили Анжелину. Он действительно не питал к ней никаких чувств, иначе не стал бы уговаривать выйти замуж за другого мужчину. Не владея собой, Анжелина вскочила и подбежала к акробату.
— Я вообще не собираюсь выходить замуж! — выкрикнула она. — Вы такой же, как они, как Гильем, как Филипп! Любитель заговаривать зубы и признаваться в любви, хотя на самом деле вы хотите только одного: обладать моим телом! Что еще делать со старой девой? В вас нет ни грана искренности, ответной страсти! Я не лукавила, я действительно верила Гильему. Я не сомневалась в том, что он спасет меня от бесчестия, что мы будем счастливо жить вместе с нашим сыном. Уходите! Убирайтесь из моего дома! Идите, продолжайте мучить вашу несчастную мать своими нападками и своей непримиримостью! Слышите? Уходите! Уходите!
Анжелина бросилась в коридор, ведущий к лестнице. Быстро поднявшись по ступенькам, она заскочила в свою комнату и заперлась на два оборота ключа, задыхаясь от рыданий, отчаяния и неверия.
Руины донжона Монтескьё-Авантем, на следующее утро
Солнце вставало под пение птиц. Наступал серый, туманный рассвет. Остывший воздух пропитывал влажную землю запахом сена. Розетта, открыв глаза, с удивлением увидела, что находится среди стен, увитых ежевикой и плющом с темно-зелеными листьями. Но она тут же вспомнила, как пришла к этим руинам, скрывавшимся между столетними дубами и соснами. «Да, я нарвала папоротника, целую охапку папоротника, и сделала из него постель».
Глядя между стволов деревьев из своего укрытия, она различила колокольню деревни, расположенной по ту сторону холма. Возле церкви виднелось небольшое кладбище. Чуть дальше, на лугу, паслись овцы — белые силуэты на зеленой траве.
«Интересно, где это я?» — задала себе вопрос Розетта.
Она шла наугад по тропинкам, вьющимся среди оврагов и бугров, узких лощин и скалистых холмов. Более трех часов она блуждала, часто меняя направление. Густая листва защищала ее от дождя. Когда она выходила к ручью, сразу же утоляла жажду.
«Как же мне хочется есть! — подумала Розетта, потягиваясь всем телом. — Я уже и забыла, что такое пустой желудок!»
Одиночество успокаивало Розетту, равно как и километры, пройденные ею накануне в полусознательном состоянии, близком к бредовому.
— Как здесь спокойно! Никто не будет меня ругать, никто не посмотрит осуждающе прямо мне в глаза.
Розетта села, скрестив ноги, и принялась смотреть по сторонам. Крыша донжона, этой простой средневековой постройки, давным-давно подчинившейся власти буйной растительности, сохранилась лишь частично, да и то создавалось впечатление, что она вот-вот обвалится.
— Как здорово! Здесь есть ежевика! — громко воскликнула Розетта. — Я не подохну с голоду.
Звук собственного голоса приободрил девушку.
Розетта решила с каждым днем все дальше и дальше уходить от Сен-Лизье и Анжелины. Бессознательно она связывала молодую женщину с Валентиной, с ужасным прошлым, которое следовало любой ценой предать забвению, заставить исчезнуть. «Если я навсегда покину этот край, то, возможно, перестану думать о сестре и маленьких братьях», — убеждала себя Розетта.
