«Я не опоздаю к папе на обед. И мы славно попируем!» — думала молодая женщина.
Улица Нобль, в тот же день, воскресенье, 24 июля 1881 года, в тот же час
Поздним утром Октавия услышала, как кто-то постучал в дверь. Овчарка насторожилась, но, потянув носом, тут же успокоилась. Служанка спросила, что за гость к ним пожаловал, и, услышав, что пришел Жозеф де Беснак, остолбенела, не зная, как ей поступить, радоваться или тревожиться.
— Входите, мсье. Мадемуазель еще спит, — тем не менее радушно сказала она. — Она так устала…
— Пусть спит. Здравствуй, славная Октавия! — воскликнул Луиджи, насмешливо улыбаясь. — Кажется, именно так надо обращаться к служанке? Мне еще предстоит научиться этому искусству, ведь я не привык считать себе подобных рабами.
Октавия лишилась дара речи и не знала, что делать. Она дорого заплатила бы за то, чтобы не оставаться наедине с этим странным человеком.
— Я вовсе не рабыня, — робко возразила она.
— У меня сложилось иное впечатление. Хорошо! Не покажете ли мне мои апартаменты? — добавил Луиджи, входя в вестибюль. — Я ведь старший сын. Надеюсь, все готово к моему приходу.
Желчный тон привел Октавию еще в большее замешательство. Перед появлением Луиджи она чистила картофель, не забывая следить за малышом Анри.
— Я могу провести вас в комнату, которую мадемуазель предоставляет в распоряжение своих редких гостей, — пробормотала она. — Последним гостем был лорд, да, лорд Брунел. Но вам придется довольствоваться только одной комнатой! И вы окажете мне любезность, если подождете, у меня же не десять рук.
Служанка вернулась в кухню. Луиджи отметил, что эта женщина вновь произвела на него сильное впечатление. Это забавляло молодого человека. Он пошел следом, напустив на себя высокомерный вид. Ломать комедию было для Луиджи единственным способом скрыть свою досаду, притупить более или менее осознанную жажду мести. А ведь Октавия не сделала ему ничего плохого! Впрочем, Луиджи, поборник справедливости, не был способен на подлость.
— Не торопитесь. По сути, я никуда не спешу. Давайте поговорим немного об этом ребенке. Такой маленький, такой милый с виду, он уже успел украсть у меня часть моего наследства.
— Откуда вы знаете? — удивилась наивная Октавия.
— Я мог бы сказать, что наделен даром предвидения, однако все на самом деле гораздо проще: вчера вечером Анжелина во всем мне призналась. По крайней мере, мне известно обо всех тех низостях, которые творились в стенах этого дома.
— Скажете тоже! Низостях! Вы преувеличиваете, мсье Жозеф! В то время, когда было принято решение об усыновлении, мадемуазель Жерсанда уже отчаялась найти своего сына, то есть вас. Да и Анжелина долго колебалась. Эта сделка была ей как нож в сердце.
Луиджи иронично усмехнулся. Он наблюдал за Анри, который сидел в небольшом плетеном кресле и вертел в руках шарик из бодрюша[20]. Лежавший рядом Спаситель дремал. Маленький мальчик был похож на Анжелину, но из-за золотисто-зеленых глаз и светло-каштановых волос сходство было неполным. Растроганный миловидностью малыша, Луиджи погладил его по щеке.
— О, не приставайте к нему! — воскликнула Октавия. — В кои-то веки он сидит спокойно. Скоро за ним придет Розетта. Сегодня они обедают у мсье Лубе, отца Энджи.
— Я не способен обидеть невинного крошку, — возразил Луиджи. — Но почему вы так зовете Анжелину? Разумеется, это очаровательное имя, но необычное.
— Лорд Брунел утверждал, что в Лондоне Анжелину звали бы Энджи. Это имя нам очень понравилось, мадемуазель и мне. Розетта тоже стала так ее звать. Больше ничего хорошего этот лорд не оставил нам!
Дородная Октавия приподняла крышку котелка, откуда тут же пошел ароматный запах белого вина, тмина и рыбы.
— Пахнет вкусно! — воскликнул Луиджи. — Когда будет подан обед?
Он вновь перешел на властный тон, не имеющий ничего общего с естественным. Но Октавия не заблуждалась на этот счет, ее невозможно было обмануть. Вздохнув, она принялась отчитывать Луиджи:
— Не утруждайте себя, не стоит важничать! Для вашего сведения скажу, что мадемуазель обедает в час дня, в гостиной.
— Вот уж не знал, что слуги позволяют себе разговаривать со своими хозяевами в подобном тоне! — Луиджи усмехнулся.
