Оказавшись в пещере в ночной рубашке да еще в такой час, когда семьи садились за стол перед дымящимися тарелками супа, Анжелина испытывала странные чувства.
— Возможно, я сумасшедшая, зато никто не покажет на меня пальцем, никто ничего не узнает, — вполголоса уговаривала она себя.
Молочно-белая кожа Анжелины порозовела от жаркого огня. Не жалуясь на свою судьбу, она вытащила из другого мешка цинковый таз и бидон с водой. Она делала все то, что привыкла делать на протяжении нескольких месяцев, когда помогала своей матери. Адриена Лубе была лучшей повитухой края. Ее приглашали не только на удаленные хутора, где за труды вознаграждали курицей или корзиной яиц, но и в дома зажиточных горожан. Там она получала серебряные монеты, а порой и какую-нибудь драгоценность, статуэтку, настольные часы или посуду. За годы этих предметов собралось много, благодаря чему в доме Лубе была приличная обстановка, вызывавшая зависть соседей.
— Мамочка моя, если ты сейчас видишь меня с небес, помоги мне! — молила молодая женщина в ожидании очередного приступа боли.
Анжелина ходила взад-вперед по пещере, глубоко дыша. С колокольни Бьера до нее донеслись восемь звонких ударов. Она взволнованно прислушалась, потом подошла к обрыву и стала вглядываться в темноту, опустившуюся на прекрасную долину Масса.
На лугу, раскинувшемся около реки, мерцали огоньки. Где-то мычала корова. Вероятно, какой-нибудь крестьянин загонял скотину домой. Животные выстраивались вдоль кормушки с сеном; их вымена были раздуты от молока. Тяжелый запах шел от подстилки, перепачканной навозом…
Анжелина внимательно прислушивалась к малейшему шуму, стараясь не думать о том, что ее волновало. Удастся ли ей подарить жизнь без посторонней помощи?
— Да, это не так уж сложно! — уговаривала она себя вполголоса. — Мама утверждала, что раньше женщины рожали самостоятельно, причем даже на краю поля во время жатвы или на соломенном тюфяке в яслях. Соломенный тюфяк в яслях…
Анжелина вновь и вновь повторяла эти слова. Они навели ее на мысль о Рождестве, когда Мария, торопившаяся, как и она, отыскать укромное место, чтобы дать жизнь младенцу, которого носила под сердцем, нашла приют в яслях. Иисус родился на соломе. Затем, взобравшись на осла, Мария вместе с Иосифом бежала в Египет, спасаясь от тирана Ирода, который хотел умертвить ее дитя.
Анжелина горько усмехнулась и нежно погладила свой живот.
— Ты, мой малыш, родишься на шерстяном покрывале, пахнущем лавандой. Я заверну тебя в тонкую шерстяную пеленку. Но волхвы не придут благословить тебя. И славный Иосиф не будет тебя охранять.
Молодая женщина тут же упрекнула себя за то, что осмелилась сравнить свое положение с исходом, последовавшим за рождением младенца Иисуса. Она была католичкой, как и ее родители, но порой ей в голову приходили еретические мысли. Во всяком случае, так бы решило католическое духовенство. Вольнодумство Анжелина унаследовала от своего прадеда, Антуана Бонзона, гордившегося тем, что был потомком знаменитых катаров, которые много столетий назад начали проповедовать новую религию.
Приступ боли, на сей раз более мучительный и более продолжительный, оторвал будущую мать от размышлений. Внимательно прислушиваясь к движениям внутри своего тела, сжав зубы, чтобы не стонать, Анжелина согнулась чуть не до земли.
«Мать говорила, что крики и вопли не помогут. Она советовала своим пациенткам глубоко дышать и не поддаваться панике. Мама, дорогая, я последую всем твоим советам!»
Анжелина немного подождала. Боль усилилась. Молодая женщина быстро налила воду в таз и поставила его на камни около огня. Перед тем как запеленать малыша, его надо будет вымыть.
— Я закутаю тебя в мои собственные пеленки! — шептала Анжелина. — Твоя бабушка Адриена убрала их в сундук на чердаке. Я взяла все самое необходимое.
Вновь появилась боль, всеохватывающая, сильная, предвещающая более частые и более мучительные схватки.
— Ты выходишь, мой малыш! — с трудом прошептала Анжелина.
Не теряя хладнокровия, она еще раз убедилась, что все готово, подбросила ветки в огонь. Мина, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на нее своими черными глазами.
