Взяв два чемодана, он поднялся по лестнице. Он привел в дом свою жену и своего сына. И не знал, что им сказать.
— Обычно я спал в этой спальне. — Гейб вошел и поставил чемоданы у подножия большой дубовой кровати. — Если тебе здесь не нравится, можно выбрать другую.
Она кивнула, думая, что, пока малыш был в больнице, они жили в одном номере мотеля, а в хижине в ночь перед рождением Майкла спали на одной кровати. Здесь, похоже, все будет иначе.
— Это прекрасная комната.
Ее голос звучал немного напряженно, но она улыбнулась, пытаясь его смягчить. Комната была замечательная, с высокими потолками и роскошной антикварной мебелью. Из комнаты имелся выход на террасу, а сквозь большое окно был виден сад с распускающимися зелеными листьями. Полы почернели от старости, но блестели, а старинный восточный ковер от времени поблек.
— Ванная вон там, — сказал Гейб, глядя, как она проводит пальцем по резьбе старинного шкафа. — Моя студия в конце коридора. Там лучше освещение, а соседнюю с ней комнату можно переоборудовать под детскую.
Когда они говорили о ребенке, отношения между ними всегда смягчались.
— Мне бы хотелось ее посмотреть. Прожив столько дней в инкубаторе, Майкл заслужил отдельную комнату.
Лора последовала за Гейбом в соседнюю комнату, выдержанную в голубых и серых тонах, с величественной кроватью с пологом на четырех столбиках и диванчиком у окна с многочисленными подушками. Как и в других комнатах, все стены были увешаны картинами, некоторые из которых принадлежали кисти Гейба, а другие — художникам, которых он уважал.
— Это прекрасно, но в детской комнате им не место.
— Их можно куда-нибудь отдать на хранение. — Он сделал такой жест, словно велел унести всю обстановку. — А пока детская не будет готова, Майкла можно поместить в нашей комнате.
— А ты выдержишь? Он еще часто просыпается по ночам и пищит!
— Конечно, я мог бы снять вам номер в гостинице, пока все не будет готово.
Лора хотела ответить, но тут же наткнулась на взгляд Гейба.
— Прости! Все еще не могу привыкнуть!
— Привыкай! — Он подошел и обхватил ладонью ее лицо.
Всякий раз, когда он это делал, она была почти уверена, что мечты стали реальностью.
— Конечно, я не смогу покормить его грудью, но менять пеленки научусь! — Он обвел большим пальцем линию ее подбородка. — Мне говорили, у меня ловкие руки!
Краска залила ей лицо. Она разрывалась между желаниями броситься к нему в объятия и отступить. Но тут проснулся младенец, и это все решило.
— Он хочет есть.
— Иди и покорми его в спальне, там вам будет удобно. А мне надо сделать несколько звонков.
Она понимала, что ее ожидает.
— Родителям?
— Они захотят познакомиться с тобой. Ты готова встретиться с ними сегодня вечером?
Ей хотелось отрезать, что она не инвалид, но поняла, что он беспокоится не о ее физическом здоровье.
— Да, конечно.
— Прекрасно. Я похлопочу насчет детской. Какие цвета ты предпочитаешь?
— Да я… — Лора надеялась сама устроить детскую. Просто так ей хотелось. Но в этом доме все будет по-другому, напомнила она себе.
Хижина легко стада их общей, но дом принадлежит Гейбу.
— Мне бы хотелось желтый, — ответила она. — С белой отделкой.
Она сидела в кресле у окна, пока Майкл жадно сосал. Как хорошо быть с ним все время, касаться его, смотреть на него, а не бегать в больницу в часы кормления. Так тяжело было оставлять его там и возвращаться в гостиничный номер, ждать новой встречи с ним.
Улыбаясь, она смотрела на сына. Глаза его были закрыты, а рука прижата к ее груди.
Он уже набирал вес. Здоровый, как доллар, сказал доктор из Колорадо-Спрингс. А на тоненькой полоске клеенки, привязанной к его запястью, было написано: «Майкл Монро Брэдли».
Интересно, кто такой этот Майкл? — спрашивала она себя. Майкл Гейба. Она не расспрашивала, но понимала, что это имя и этот человек для него очень важны.
— Ты теперь Майкл, — прошептала Лора, когда малыш начал дремать, сося ее грудь.
Позже она положила его на постель, обезопасив подушками, хотя знала, что он еще не может ворочаться. Вынула из чемодана расческу. Глупо, конечно, желать оставить в комнате хоть какой-то свой след.
