Андрей не может удержаться от восторга:
- Она настоящая, дядя Слава, смотри!
Подходит Славка.
- Как будто все определилось? Как ты, дед?
Мы смотрим на Андрея. Он изо всех сил орудует веслами.
- Не знаю еще, Слава... Брать ли его с собой...
Андрей, в кирзовых сапогах, в шапке, телогрейке, перевязанный в поясе ремнем, походит на юного партизана.
Талип приводит собак. Андрей бежит им навстречу, собаки сразу валят его с ног.
- Это, дед, я поскользнулся, как мешок!
Талип сует собак в кузов, говорит Славке:
- Ну, так как же? - и смотрит куда-то в сторону.
- Оттуда придется выбираться сам бог не ведает как. Хорошо бы вместе...
- Тебе нельзя, Славка. Подвезешь на водораздел и вернешься.
Я проверяю поклажу: сеть, ружья, спиннинг, лески, котелок, чайник, соль, сухари, сахар, чай. Одеяло суконное. Много набралось барахла. И все надо. Ничего вроде лишнего нет. Фонарь тоже надо - не будешь, как крот, в палатке в темноте сидеть.
Эх, Андрюха-горюха из ума не идет. Но как ему объяснить? Не поймет пацан. Опять же с другой стороны - пусть привыкает. Риск, конечно, риск. А без риска какая жизнь? А, беру Андрейку с собой!
И всем стало легко. Заторопились, забегали. Славка принес гвозди и ведро.
Талип наклонился и чмокнул Андрейку в нос. Андрей застеснялся и отвернулся.
С бригадиром мы обо всем договорились раньше.
Собаки скулили и метались по кузову.
- Сидеть! - крикнул Талип.
Ветка - бывалая якутская дородная лайка - обнюхала поклажу и свернулась в клубок на брезенте. Голец - молодой кобель, сновал взад и вперед, брызгая слюной.
Талип помог натянуть тент и застегнуть бортовые ремни.
- А печку? - спохватился Талип. - О, шайтан, совсем забыл!
- Не надо, - удерживаю его за руку, - обойдемся костром.
Сажусь в кабину рядом с Андрейкой.
- Пока! - кричит Андрейка.
Славка трогает машину. Вездеход дернул. Андрей от неожиданности клюнул носом о скобу, глазенки заблестели.
- Ну и ну, дядя Слава, - сказал дребезжащим голосом пацан. - Я стоять буду, ладно?
- Ладно, ладно. Ты теперь настоящий охотник - сам себе голова. Понял, Андрей?
Андрей стоит на ногах, держится за скобу, зыркает глазенками и мотает головой в такт вездеходу. Мы пересекли черные, словно обуглившиеся ерники и остановились на берегу озера, похожего на большое блюдце, до краев заполненное синим с белыми прожилками льдом.
За озером в пятистах метрах начинается лес. По снегу следы зверя. А вокруг гольцы, словно басмачи в ватных халатах, стоят.
- Вроде в каменном мешке. Тебе не кажется, Славка?
- В торбе, дед, как пить дать, в торбе, - сказал Славка. - Во-он, видишь прорезь между гор, в нее и шурует Патыма, - предположил он.
Мы еще немного проехали вдоль озера, мягко покачиваясь на серо-грязной осоке, покрывающей кочкарник. Кое-где ветер унес с кочек снег и забил ими оживший тальник, каждую минуту готовый лопнуть и выбросить клейкую нетерпеливую листву. Там, где берега сузились почти вплотную, грудится оголенный солнцем и ветром залом смытых с берегов деревьев.
- Смотрите! - Андрей дернул за руку Славку. - Видите, какая?
У самой кромки берега, где переломилась пополам, словно в поклоне, осока, полыхает из-подо льда вода.
- Вот здесь и есть начало всех начал, - сечет воздух рукой Славка. Здесь сердце шаманских озер, мужики! Это река Патыма.
- Патыма, - согласились мы, хотя вода тут же исчезала, проваливаясь в расщелину, до краев набитую снегом.
Мы еще проехали с километр, облюбовали на высоком берегу в тени деревьев хорошее местечко, и Славка выключил мотор. Сразу стало непривычно тихо. Только слышно, как где-то под снегом тихонько побулькивала вода. В кузове метались псы. Тоже намотались бедняги. Мы со Славкой освободили собак и сняли с машины свои пожитки. Щенок челноком сновал по снегу. Зато Ветка степенно обнюхала воздух, присела под кустиком, потом начала совать нос в натыканные в снегу следы, направляясь в глубь леса. Славка подозвал ее.
- Смотри, дед, сказал он, - уйдет за зверем. Умница ты моя! погладил он собаку.
Потом порылся под сиденьем и извлек замусоленную, свернутую в трубку бумагу.
