— А кто такая Анастасия? — спросил я.
— Женщина какая-то, — ответил Леха.
— А про Ивана Грозного помнишь?
— Царь такой, — сказал д′Артаньян-Васильев.
— Царь, ну и что?
Матвей все еще надеялся, а я вдруг понял, что это у Лешки всерьез затмение в голове, просто у него пямять отшибло.
— Грозный, — с сомнением сказал Леха.
— Что «Грозный»? — Матвей начинал злиться не в шутку.
— Царь, — прошептал Леха с сомнением. — Ребята, я в самом деле ничего не помню. Вырубился начисто!
— А как зовут тебя, помнишь? — злился Матвей.
— Д′Артаньян, — сказал Леха.
— Это он помнит, — закричал Матвей.
Я понял, что мне, скорее всего не удастся выяснить, как они достигают совместимость эмоций у агента и у перпициента.
— Чего ты пристал? — не выдержал я. — Не видишь, у него провал в мозгу. Ретроградная амнезия. Потеря памяти. Частичная. Есть такая патология, синдром. Называют «направленная амнезия».
— Да, врачи тоже говорят, направленная амнезия, — согласился Леха. — Утешают, может, еще вспомню…Надо только найти причину…
* * *
Мы бы еще долго могли выяснять, что помнит д′Артаньян-Васильев, а что забыл, как вдруг открылась дверь, и некто женского рода в голубом хирургическом халате, с удивительно визгливым голосом ворвался в тихую палату интенсивной терапии, где спокойно попискивали мониторы.
— Граждане-товарищи, вы кто такие? — закричала эта, судя по выговору, аборигенка. — Вас кто пустил? Я сейчас охранника кликну. Вы почему нарушаете?
— Мы друзья вот этого лежащего Алексея Васильева, — заговорил Матвей. — Вы не ругайтесь, пожалуйста.
— Ну, ты подумай! — всплеснула она руками. — Даже повязки нацепили! Обманщики!
— Мы не обманываем никого, что вы ругаетесь? — возмутился я.
— Я не ругаюсь, — продолжала аборигенка тем же громким и крайне неприятным голосом. — Я вас из реанимации выгоняю. Разве не понятно? Здесь никому постороннему быть не полагается! Сейчас охранник вас в милицию сдаст. Эй, Федор, — крикнула она в коридор.
— Не надо Федора, — сказал Матвей, — мы уже уходим сами.
Я вынул свой мобильный телефон и попытался сунуть Лехе, но был остановлен железной рукой.
— Никаких телефонов в реанимации, вы что?
— Леха, поправляйся, — успел только сказать я, прежде чем оказался вместе с Матвеем в больничном коридоре.
Здесь голос нашей собеседницы сделался вполне нормальным и даже где-то приятным, когда она на мой вопрос о состоянии больного ответила, улыбнувшись:
— Самое страшное позади. У него был сильный сердечный приступ — спазм коронарных сосудов. Мы его, этот спазм, купировали, то есть сняли. Завтра, если все будет хорошо, переведем в кардиологию, в обычную палату. Несколько дней понаблюдаем. Потом решим окончательно, что делать дальше.
Она помолчала, словно размышляя, говорить нам или нет, потом сказала:
— Такое ощущение, что он пережил какое-то сильное неожиданное потрясение. Могло с ним такое быть?
— Могло, — сказал Матвей честно.
— Амнезию лечат психическим воздействием, — сказала врачиха. — Если бы мы узнали какой стресс её вызвал, мы бы создали похожую ситуацию… Это должно помочь. Лечение подобного подобным.
— Мы попробуем, — сказал Матвей.
— Скажите, доктор, — не заметили ли Вы у пациента на коже чего-нибудь странного? — спросил я.
Она вскинула на меня глаза в изумлении.
— Ну, родинка на шее…
— А ниже?
— Вы что, издеваетесь? — Она снова начала злиться.
— У него на боку, — сказал я, — слева, где сердце, я, когда делал ему искусственное дыхание, заметил такой странный продолговатый след. Вы видели его?
— Видела.
— Ну и что это такое?
Она помолчала, раздумывая.
— Мы и сами не знаем… Странное образование. Шрам — не шрам. Ожог — не ожог. То ли это врожденное, такое родимое пятно, то ли гематома своеобразная, — сказала она. — Мы даже консилиум собирали, когда милиционер приходил.
— Какой милиционер? — обеспокоился Матвей.
— Вихрь Иван Петрович, — сказала докторша.
— А он приходил? — спросил Матвей.
Она молча кивнула.
— Ну и что спрашивал?
Она испуганно оглянулась, потом сказала, понизив голос:
— Просил не разглашать в интересах следствия…
— Ах вот даже как! — удивился Матвей. — А с Васильевым он говорил?
