— Вы не считаете, что вам самой стоит получше приглядеться ко всему этому?
Риггинс выдержала паузу.
— Мне нужно подумать. Очень трудно снова открыть уже закрытое дело.
— Но не невозможно.
— Трудно. Но возможно.
— А вы не можете попросить у начальства полномочий?… — начал Рики.
— Этого мне пока делать не хочется, — сказала Риггинс. — Как только я скажу шефу, начнется бюрократическая волокита. Я уж лучше пока пошарю вокруг да около. Знаете что, доктор… Давайте я кое-что проверю, а потом позвоню вам.
— Буду с нетерпением ждать вашего звонка.
Рики встал с ощущением, что ему все же удалось хоть как-то себя защитить.
Рики доехал на такси до Линкольн-центра. В вестибюле оперного театра «Метрополитен» было пустынно — лишь несколько туристов и охранников. Здесь рядком висело множество телефонов-автоматов. Место было удобно тем, что Рики мог звонить, одновременно приглядываясь ко всем, кто войдет в здание следом за ним.
Прежде чем ему ответили, Рики пришлось выслушать восемь длинных гудков.
— Да?
— Доктора Льюиса, пожалуйста.
— Это я.
Рики не слышал этого голоса двадцать лет, и тем не менее его вдруг захлестнула буря эмоций: ненависть, страх, любовь и разочарование. Он с большим трудом сохранил спокойствие.
— Это доктор Фредерик Старкс.
— Черт возьми! Рад слышать вас, Рики, спустя столько-то лет. Я совершенно потрясен!
— Доктор, я не знаю, к кому мне еще обратиться.
Короткое молчание.
— У вас неприятности, Рики?
— Да. Я надеялся, вы уделите мне немного времени.
— Я больше не веду пациентов, — сказал Льюис. — Возраст. Немощь. Многое от меня попросту ускользает.
— Вы меня примете?
Старик помолчал:
— Боюсь, вам придется приехать ко мне. У меня больше нет приемной в городе.
— А где это? — спросил Рики.
— Райнбек, — ответил доктор Льюис и назвал адрес дома на Ривер-роуд. — Доберетесь поездом от Пенсильванского вокзала.
— Если я приеду сегодня во второй половине дня…
— Приезжайте когда хотите. Вот одно из преимуществ жизни пенсионера — полное отсутствие неотменяемых встреч. От станции возьмите такси, я буду ждать вас к ужину.
В Райнбеке людей с поезда сошло совсем немного. Рики, все еще опасавшийся, что кто-то проследил его передвижения, постоял немного на платформе, приглядываясь к каждому из сошедших. Никто даже не посмотрел в его сторону, только один мальчишка остановился и состроил ему рожицу. Около станции стояла единственная белая, забрызганная грязью машина такси с вмятиной на переднем крыле. Водитель, заметив Рики, резко подал к краю тротуара.
— Вас подвезти, приятель? — спросил он.
— Да, — ответил Рики и назвал адрес доктора Льюиса.
Доктор Льюис жил в перестроенном фермерском доме, выкрашенном яркой белой краской. На прибитой к фронтону доске значилось: 1791. Сбоку от дома виднелся гамак и несколько складных деревянных кресел, перед конюшней стоял десятилетний синий фургончик «вольво». Такси остановилось прямо за ним, и Рики, выйдя из машины, немного помедлил в начале гравийной дорожки.
Отношения между пациентом и психоаналитиком во многом схожи с отношениями между ребенком и его учителем. Врачу известны едва ли не все интимные переживания пациента, который в свой черед не знает о враче почти ничего.
Рики был уже на полпути к дому, когда распахнулась входная дверь:
— Держу пари, чувствуете вы себя несколько неуютно.
— Читаете мои мысли, — ответил Рики расхожей в среде психоаналитиков фразой.
Хозяин провел его в расположенный сразу направо от входа кабинет. Белые стены. Книги на полках. Шелковый абажур. Турецкий ковер. Чуть приметный аромат сирени.
Доктор Льюис был худощав, сутуловат, лыс, с воинственно торчавшими из ушей пучками волос, сообщавшими ему вид отчасти странноватый. Очки низко сидели у него на носу. Передвигался он медленно, слегка прихрамывая. Усевшись наконец в большое, красной кожи кресло с подголовником, он указал Рики на другое, в нескольких шагах от себя. Рики сел.
— Страшно рад видеть вас, Рики, даром что прошло так много лет. Сколько уже?
— Да уж больше десяти. Вы хорошо выглядите, доктор.
Доктор Льюис ухмыльнулся и покачал головой:
— Вам не стоило начинать нашу встречу со столь очевидной лжи, хотя в моем возрасте ложь вызывает признательность. Правда всегда чертовски неудобна. Мне требуется новое бедро, новый мочевой пузырь, два новых глаза и уха и несколько новых зубов. Правда, чердак все еще неплох. — Он постучал себя по лбу. — Но я уверен, вы отыскали меня не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Вы, разумеется, поужинаете со мной, к тому же я приготовил для вас гостевую комнату. А теперь я, пожалуй, заткнусь и послушаю ваш рассказ.
