Генерал опустился на каменную скамью и в глубоком раздумье оперся руками о колени. При этом он задел оба пистолета в своих карманах; в его острых серых глазах что-то внезапно вспыхнуло, и он разразился неудержимым хохотом, каким не смеялся уже десятки лет. Потом он успокоился и опять задумался. Казалось, он взвешивает возможность успеха.
— Рассчитывай на меня, дитя мое, — наконец сказал он Рахели.
— Послушайте, крестный, что вы задумали? У отца при этом не должно быть неприятностей.
— Ничего, кроме хорошего.
— Пфаненштиля тоже не нужно трогать.
Вертмюллер пожал плечами:
— Ну, этот играет роль второстепенную.
— Вы собрались устроить что-то… забавное? — спросила девушка, заинтригованная, ибо смех генерала наводил ее на размышления.
— Я-то позабавлюсь всласть. Но не волнуйся. Мой план построен в расчете на человеческую глупость и поэтому безупречен. Впрочем, во всяком успехе есть доля везения.
— А если все сорвется?
— Тогда генерал Вертмюллер покроет все издержки.
Девушка призадумалась, но в конце концов решила смириться и ждать, что будет. Она знала о смелой изобретательности своего крестного, но доверяла ему. Что в план неизбежно входит какая-нибудь коварная выходка, она догадывалась; но ведь этой ценой покупалось ее счастье. Ей было известно, что Вертмюллер ее любит и не зайдет слишком далеко в своих проделках. К тому же девушка предпочитала быструю, хоть и связанную с риском, развязку длительной неопределенности.
— За дело, Рюбецаль, — сказала она. — Когда ты примешься за свое колдовство, горный дух?
— Завтра в полдень ты будешь невестой, детка. Я уезжаю в понедельник утром.
— До свидания, горный дух, — простилась она второпях и бросила ему воздушный поцелуй.
Вертмюллер посмотрел ей вслед, невольно залюбовавшись ее уверенной походкой.
Поздним вечером генерал и Пфаненштиль сидели за богато сервированным круглым столом друг напротив друга в просторной столовой, светлые стены которой были увешаны картинами сражений. Вертмюллер рассказывал о своих путешествиях по Греции, восхвалял верность в описаниях природы и морских красок в «Одиссее», в его рассказах перед духовным взором Пфаненштиля восставали благородные и гармоничные формы греческого храма, — короче говоря, генерал его совершенно осчастливил.
О своих военных приключениях, неразрывно со всем этим связанных, он упомянул только вскользь, но в таких ярких красках, что Пфаненштиль почувствовал себя в присутствии старого вояки сильным и отважным, а Вертмюллер перед лицом наивного восхищения своего слушателя словно помолодел и сбросил с плеч несколько десятков лет.
Таким образом, Пфаненштиль не придал большого значения тому обстоятельству, что генерал насел на него в пылу разговора и оторвал верхнюю из четырех широких плоских пуговиц, скреплявших его одежду спереди между впалыми плечами; подвергнув эту пуговицу краткому осмотру, он швырнул ее в темный угол комнаты и принялся теребить одну из средних, пока та не повисла на ниточке.
За десертом генерал вопреки своей привычке — он давно уже сделался умеренным человеком — осушил несколько стаканов огненного бургундского, и его слегка стала грызть мысль, что красивая и храбрая Рахель подарила свое сердце такому кроткому и невоинственному человеку, да еще и «попу». Тогда он решил напоследок еще раз подурачить Пфаненштиля, который пришелся ему, в сущности, по душе.
Вертмюллер велел мавру принести пороховницу и мешочек с пулями, вытащил оба пистолета из кармана и положил их перед собой на стол.
— Вы нравитесь Рахели, — обратился он к молодому человеку, — но если хотите заполучить ее в жены, то должны показать девушке, что вы настоящий мужчина. Это произведет на нее неизгладимое впечатление, и тогда вы сможете спокойно напялить супружеский ночной колпак. Мой план прост: я пойду завтра в Ютиконскую церковь — не удивляйтесь, Пфаненштиль, я же не язычник — и напрошусь к пастору на обед; разумеется, Рахель останется дома по хозяйству, вы же во время богослужения проберитесь тайком в пасторский дом, похитьте девушку и доставьте ее сюда, и, пока вы будете целоваться, я заряжу две железные пушки — вы видели их при входе — для защиты узкой насыпи, соединяющий мой остров с берегом. Перестрелка! Переговоры! Заключение мира!
