— А собаку ты зачем застрелил?
— Так он и про собаку нажаловался? Интересно… В собаку я сам стрелял. И практически не целился, а попал. Это, на минуточку, не болонка была. И даже не пудель. Там такой пятнистый дог фигурировал… — лейтенант замолчал, подыскивая сравнение. — Вот, с вас размером. Половину комнаты закрыл. За ребят мне страшно стало, покусали бы их.
— Попрошу без сравнений, — заметил полковник. — За ребят, значит, испугался.
— Да уж не за себя. Меня-то собаки любят.
— Дикий тоже на тебя жалуется.
— А вы обращали внимание, как кого поймаем, он тут же жаловаться начинает. А все почему? Времени у них в тюрьме много свободного, вот и начинают выдумывать… Вас это на размышления не наводит?
— Наводит, лейтенант. Только размышления эти не в твою пользу. Потому что в управлении у нас штат большой, а жалоб больше всего именно на тебя.
— Это потому что я задерживаю больше всех.
— Не только. Ты Дикого голым через поселок вел?
— Ну, штаты я с него не снимал. Он сам до этого по крыше тоже не в смокинге прыгал, мошонкой своей опергруппу смущал. А уж когда задержали, пришлось к «воронку» как был проследовать.
Полковник хотел было еще что-то сказать, но лейтенант быстро продолжил:
— Доложу вам, это зрелище было! Но не мог же я ему свои штаны отдать? Представьте, Дикий, к примеру, в штанах, а я — нет. Выходим из леса… Комично получилось бы, органы позорило. Неудобно — офицер милиции все-таки.
— Гражданок крапивой бил?
— Этих потаскушек? Был грех. Только разве это битье? Мне бы волю, я бы их выпорол так, что мало бы не показалось. А это я так просто, помог задержанным проституткам проследовать до транспортного средства. В чисто воспитательных целях.
— Мухин, в то время, как у нас создается правовое государство, твои методы выглядят недопустимыми. Ты подумай об этом. Так и до фашизма дойти можно!
Фразой этой полковник Железяку неожиданно задел. Задел и обидел. Настолько, что он вдруг всерьез завелся:
— Да неужели? А я-то думал, что фашизм — это когда весь город в страхе перед этой мразью живет. Когда кучка подонков совершенно безнаказанно терроризирует население, насилуют посреди дня, убивают, а мы, значит, в роли наблюдателей.
— Ты патетику для собраний оставь, — вздохнул полковник, поскольку понимал, что лейтенант отчасти прав.
— За патетику извините, о методах своих подумаю. Разрешите идти?
Лейтенант начал вставать из-за стола.
— Не разрешаю.
Мухин и так знал, что его сейчас не отпустят. Его в этот кабинет вообще за другим вызывали, поэтому послушно сел и приготовился слушать.
— А как ты, лейтенант, на хазу Дикого вышел? — вдруг спросил полковник.
— Оперативно-розыскная работа, — развел руками Мухин, наивно глядя на полковника.
— Не доверяешь? Ни одного твоего осведомителя у нас в картотеке нет.
— Ну, в картотеку каждый залезть может… Да и осведомителей у меня нет никаких. Все сам… — горестно вздохнул Железяка.
Разговор про осведомителей Мухину очень не понравился. Не то, чтобы он не доверял кому-то конкретно, но ставить своих стукачей под удар в угоду инструкции он не хотел — те и так по лезвию ходили. К чему-то полковник клонил.
Словно в подтверждение этих мыслей, полковник прихлопнул ладонью по столу, отчего телефон невысоко подпрыгнул и жалобно звякнул:
— Сегодня на оперативном совещании, на котором тебя почему-то не было… Кстати, где ты был?
— Да уж не в кино бегал, — довольно желчно ответил Мухин. — Накладные по кирпичу на автобазе проверял.
— И как?
— Хорошо. Треть накладных липовые. Дачи все строят. Думаю, на южное направление в основном отгоняют и там в стройку.
У вас, кстати, где дача?
Полковник с интересом посмотрел на лейтенанта; который глядел на него ясными наивными глазами.
— Мухин, ты вообще думаешь, что говоришь?
— Да нет, это я так… — Мухин отвел глаза. — На всякий случай.
— Н-да… — полковник вновь повернулся к окну и секунду-другую помолчал. — Так вот, на оперативном совещании было решено поручить тебе одно дело. Месяц назад в органы обратился гражданин Коломеец, утверждавший, что какие-то неизвестные ему люди вымогают у него деньги…
— А! — вспомнил Мухин. — Магазинчик у Пожарки. Помню.
