— Поэтому мне и надо свинчивать? Ты в своем уме-то? Кто меня, безногого, с тобой спутает?
— Так к тебе за мной придут, — просто ответил Ник. — Ты же тоже афганец, значит, меня знаешь. И начнут они на твоем же станке пальцы тебе выламывать, глаза сигаретами выжигать… Ну, и так далее.
— Хер я им чего скажу. Пусть бы только пришли ко мне сами, — мечтательно завел к потолку глаза Паша. — Уж парочку бы придушил, как пить дать. Гоняться за ними не могу, а вот если они сами ко мне, так это с превеликим удовольствием!
— Дурак ты, Паша, — Ник отошел от окна и снова сел на табуретку. — Слушай, а что это на улице за запах такой?
— Какой еще запах?
— Ну, приятный какой-то, — Ник неопределенно пошевелил пальцами.
— Липа, наверное, зацвела, — предположил Паша. Возникла небольшая пауза. Оба словно удивились тому, что вот сейчас может цвести липа.
— Вычислят они тебя, — наконец заявил Паша. — И убьют.
— Да как же им меня вычислить-то? Они же не американского гражданина искать будут! Они же станут всех афганцев города щупать, искать худенького такого, в курточке с эмблемкой.
— А менты?
— И менты. Они что, ясновидящие? Да я для них кто угодно, хоть вор в законе, только не иностранец.
Паша задумчиво рассматривал этого холеного модного парня, в котором действительно трудно было предположить знание русского языка, настолько нездешним было в нем все, вплоть до манеры держать сигарету.
— Ну, и что же ты теперь делать будешь? — наконец спросил он.
— Это уж мое дело — неожиданно резко ответил Ник — Не лезь.
— Вот тоже новость! — возмутился: Паша. — Не лезь! А я хочу лезть!
— Да не ори! Ты сам подумай, братан, ну куда тебе такому? Тебе из города валить надо. И побыстрее. Скажи лучше, есть куда?
Паша помолчал, как бы переваривая услышанное, затем упавшим, смирившимся голосом, произнес;
— Вообще-то есть. У нас в пригороде профилакторий для афганцев сделали. Ну, путевку возьму хоть с завтрашнего дня, это не проблема. А ты-то, ты что делать тут будешь?
— Оставь мне ключи от квартиры, — не отвечая на вопрос продолжал Ник. — Шмотками я твоими попользуюсь. Жаль, машину взять негде…
— А есть у меня машина, — чуть повеселев, сообщил Паша. — Только она с ручным управлением, тут привыкнуть надо. Перед подъездом стоит, видел?
Ник попытался припомнить, но по его мнению, никакой машины перед подъездом не было:
— Как-то внимания не обращал, — осторожно ответил он. — А какая машина-то?
— «Запорожец». Красненький.
И тут Ник вспомнил, что, действительно, какая-то рухлядь под окнами стояла, только он никак не мог проассоциировать ее с самим словом «машина». Он еще, помнится, подивился, что жестянка не на свалке. Он ее и за автомобиль не посчитал, поскольку не предполагал что та своим ходом может двигаться.
— Господи! Ты это машиной называешь? — искренно удивился он.
— А ты чего ждал? — немедленно ощетинился Паша. — Шевроле с откидным верхом? Так я пока банки не граблю. Другой бы спасибо сказал, а этот нос воротит!
— Вообще-то, шевроле с откидным верхом не выпускают… Да ладно, не кипятись, спасибо. На шевроле бы меня быстрее заметили, а на такой никто и внимания не обратит. Объяснишь потом, как с ней управляться.
— А ты, значит, один на войну? Ох, американец, боязно мне за тебя… Ведь эти подонки, они же не дети. И среди них афганцы есть, им-то выучки не занимать…
— Ну да мне-то тоже особенно прибедняться смысла нет. Тебе Серега не рассказывал? Мы с ним в девятой спецроте служили…
— Нет, он вообще о войне не говорил. По пьянке только, да и то все больше о вашей дружбе. Только девятая спецрота, боюсь, тебе мало поможет. Вот если бы годика три в каком-нибудь девятом бараке в спецзоне…
— Ну что-то похожее тоже было. Ладно, — Ник встал, вынув из кармана кошелек. — Вот тут тебе за машину, квартиру, вообще за беспокойство…
Уже говоря, Ник понимал, что морозит глупость. И действительно Паша горестно посмотрел на то, что осталось у него от ног:
— Ты себе представить не можешь, как же это хреново, быть безногим! Такая простая вещь — подсрачник американской контре! А и то не дашь. Обидно, понимаешь, нет?
* * *
Когда последняя девушка со скандалом покидала двухкомнатную квартиру Железяки, в которой ей так и не удалось навести даже некоего подобия уюта, она, ничуть не смущаясь соседей, вопила во весь голос, что Железяка сам бандит и пострашнее уличных, потому что от тех можно дома спрятаться, а тут персонифицированный уголовный мир в любое время может явиться прямо в спальню и там задрыхнуть, да еще с циничным храпом, без всякого уважения к женщине.
