Ник, впрочем, ничего не ответил, только чуть пожал плечами: не соглашаясь, ни отказываясь. Паузу прервал все тот же техник.
— Давай выпьем, что ли. На посошок, Ник…
Ник отзывчиво наполнил посуду. Возможно даже чуть более торопливо, чем требовала вежливость. Где-то глубоко внутри его начали тяготить эти «свои» люди. Ну, говорят они на одном языке с ним, так что с того? От встречи с ними он ждал больше радости, какого-то понимания и сочувствия — не в смысле жалости, упаси Боже, просто какого-то человеческого участия, и даже не участия, просто приятного удивления — вот он, прошел — сквозь такую мясорубку, но вышел из нее обновленный, как сказочный персонаж. Сам он иногда своей собственной судьбе удивлялся, а другие — почти никогда. Ну, американцы вежливо кивали, улыбались своей стандартной улыбочкой, когда в самом начале он пытался что-то рассказать им, а в заключение несли какую-нибудь самодовольную чушь, типа того, что не каждому удается пережить подобное приключение. Ник думал, что это от сытости, от того, что они понять не могут — как это нет «пепси» без сахара? Что, и воды тоже нет? Ну, в такую жару наверное не следует брезговать пивом.
От встречи с бывшими соотечественниками он ждал понимания, но, глядя сейчас на них, втайне мечтал, чтобы они поскорее ушли. Для себя он решил, что это неправильные соотечественники: живут за границей, обуржуазились. Вот там, по ту сторону океана все будет по-другому.
— На посошок! — Ник поднял бокал.
— Присоединяемся, — вежливо за себя и за оператора сказал Калягин. — Счастливо, Ник.
— Да что все Ник, да Ник, — пожелал раскрепостить обстановку техник. — Давайте хоть в своем кругу человека по-русски звать. За тебя, Николай!
— А Ник, — мягко возразил хозяин, — это не от Коли. Меня там Владимиром звали, но очень давно. Ник — это от фамилии. В детдоме дали фамилию Никифоров, а уже в армии, как это бывает, по фамилии и кличку дали. И раньше иногда Ником звали, но в армии и потом — всегда. Я привык. Можно считать, что это мое настоящее имя.
— Знаете, — уже в дверях заметил корреспондент перед прощанием. — Должен вам сказать, Ник, что вы совершенно не похожи на эмигранта. Особенно на советского эмигранта.
— Наверное это потому, что у меня раньше никогда не было своего дома, — легко согласился Ник. — Вот этот первый.
И он снова начал улыбаться свободно и счастливо, видимо вспомнив о том, что дом у него есть, что наверху его ждет любимая жена, что все страшное в его сказке уже кончилось и он наконец-то просто живет по ту сторону надписи. «конец».
— Кажется, вы счастливы?
— Да. Я очень счастлив.
Ник говорил совершенно искренне и доверчиво улыбался, прощая уходящим гостям все невольные бестактности и натянутости за то, что — пусть и в самом финале, — но они задали ему единственный по-настоящему важный и правильный вопрос. Вопрос, на который ему очень хотелось ответить.
* * *
Каждый должен делать только то, что у него получается хорошо. И так, как ему с руки. Ник не собирался ни извещать Серегу о точном времени своего прилета, чтобы не создавать тому лишних хлопот, ни тем более тащить с собой что-либо более объемистое, нежели спортивная сумка. У него, собственно, другой сумки и не было, если не считать громадного армейского баула, которым его снабдили на одной из американских военных баз, где пришлось ему побывать, пока утрясался вопрос с натурализацией. Тогда он еще не познакомился с Деб.
Но все пошло совершенно не так, как он предполагал. Деб, считая это вполне естественным, даже не поставив его в известность, развила бурную деятельность, и вскоре вся ближайшая округа знала, что ее муж отправляется в катастрофически грязную и неблагополучную, судя по телевизионным репортажам, Россию.
И в дом стали поступать ящики и сумки с тем, что наивные американцы считали своим вкладом в гуманитарную помощь.
В первый момент Ник был поражен, наткнувшись на стопку незнакомых рубашек, которые Деб аккуратно паковала в пластиковый мешок.
— Что это?
— Это ты возьмешь с собой, — просто ответила жена, не прерывая своего занятия.
— Зачем? — все еще недооценивая серьезность происходящего, удивился Ник.
