— Мы беспокоимся о тебе, — говорили тройняшки Мерчант. Они пригласили Томаса на воскресную баранину и партию в «перемычку», но ел он без аппетита, а играл плохо.
— Ты похудел, Томас, — заметила Маргарет.
— Да, — проворчала Мери Джуд, — и твои проповеди становятся истеричными.
Мейбл подняла руку. Сестры умолкли.
— Томас, — начала Мейбл, — в чем дело?
Томас смотрел в окно на октябрьскую луну.
— Есть кое-кто, кому нужна моя помощь.
— Кто? — хором спросили сестры.
Томас покачал головой.
— Я должен справится сам. Я единственный, кто может… заговорить с ним.
Мери Джуд стукнула по столу.
— Кто он, черт побери?
Томас встретился взглядом с тетушкой Мейбл.
— Он, — прошептал Томас.
Схватка состоялась несколько месяцев спустя, зимним субботним вечером. Томас находился в уединенной комнатке в дальнем конце церкви, слушая исповеди. В исповедальне он сидел на табуретке, через решетку внимая признаниям в грехах коленопреклоненных прихожан. Было начало января нового тысячелетия, и бесплотные голоса через решетку обдумывали, в чем следует покаяться и какое наказание на них наложат. Томас обычно слушал исповедь с закрытыми глазами. Он наслаждался запахом дуба и темнотой, но был смущен интимностью исповедальни. Томасу часто казалось, что человек за перегородкой абсолютно обнажен, как в примерочной какого-нибудь дорогого магазина или в одиночной камере тюрьмы. Томас слышал каждый вздох, каждый всхлип так отчетливо, что начинал чувствовать себя неудобно, будто подглядывал. Его сильнейший дар, его зрение было отнято, поэтому Томас ориентировался в темноте оставшимися несовершенными чувствами. Итак, даже несмотря на чудесный вечер, Томас был не в духе. Внезапно безумный страх пронзил Томаса, когда он услышал скрип открывающейся в исповедальню двери. Ужас сковал священника, кожа покрылась мурашками — через решетку ощущался знакомый, отравляющий запах.
— Вы знаете, кто это? — спросил низкий голос.
Томас содрогнулся, перекрестился и прижал к носу платок.
— Да.
— Откуда вы знаете?
Томас был в смятении. Ему казалось, что между ним и фигурой в черном был заключен негласный договор. Пакт о том, что, чего бы ни хотело существо от Томаса, оно ограничится посещением проповедей.
— Просто знаю, — произнес Томас.
Незнакомец злобно фыркнул.
— Вы, наверно, гадаете, почему я пришел к вам только сейчас? Спустя столько дней?
У Томаса стало тяжело на сердце. Он ясно ощутил, что скамьи за исповедальней пусты. Было девять часов, и время исповеди вышло. Но даже речи не могло быть о том, чтобы выпроводить страшное создание. Томас задержал дыхание, открыл глаза в темноту, отделявшую его от незнакомца.
— Да, — признался Томас, — я удивлен.
Послышался шорох, потом все смолкло. Незнакомец сел.
— Я пришел сказать, — произнес голос, — что человеческая жизнь — абсурд.
— Я знаю, — ответил Томас.
Невидимый посетитель засмеялся.
— Я сомневаюсь, что вам это известно. Как бы там ни было, человеческая жизнь — пустяк, и я собираюсь прервать одну из этих жизней.
Томас не отнимал платка от лица.
— Ты собираешься покончить с человеческой жизнью?
— Да.
— Собственной?
— Нет, — незнакомец зевнул. — Я собираюсь убить другого человека.
Томас сконцентрировался, как спортсмен перед решающим выступлением. Не обращая внимания на зловоние, он начал молиться за себя и за незнакомца.
— Иисус Христос, помоги нам, — молился Томас.
— Продолжай, — попросил священник.
— Этого человека зовут Джеймс Бранч, — сказал незнакомец, — он мой сосед. Я собираюсь его пристрелить.
— Почему?
В тишине Томас физически ощутил презрительную усмешку мужчины.
— Причин не существует, отец. Есть только абсурд. Люди умирают. Это все.
— Боюсь, это хорошее оправдание для человека, планирующего убийство.
— Идите к черту, отец!
Томас молчал, он ждал. Он думал о тех вещах в жизни, на которые он смотрел и изумлялся. Он вспоминал живот Джослин Рич, увядшие цветы, руки нищих.
— Да что вы можете вообще знать об абсурде, отец?
— Думаю, немного.
— Верно. А вот я знаю об этом много. Очень много.
Томас старался ни о чем не думать. Он уводил свои мысли от подозрений, что незнакомый человек вооружен.
