Сбор этот взимается положительно за все предметы торговли. Продукты ферм и садов, полей и лесов — все обложено таможенным сбором. Смуглый туземец, согбенный под тяжестью дров, принесенных им из лесистых гор, миль за двадцать отсюда, и тот платит пошлину при входе в город. Не имея ни копейки денег, он оставляет в залог свою шляпу и отправляется с непокрытой головой на рынок, получая шляпу лишь при выходе. Миновать же эти ворота невозможно.
Кроме таможенного чиновника, сборщика пошлин, у ворот находится караул и расставлены часовые.
Подобные ворота имеются в конце каждой из улиц, ведущих из города. Одни ворота называются Garita del Nino Perdido, или Ворота Пропавшего Ребенка. Они имеют второстепенное значение с экономической точки зрения, так как сообщаются не с крупными промышленными центрами, а лишь с несколькими деревнями и богатыми дачными домами. Роскошные экипажи поэтому здесь не редкость. От ворот тянется красивая аллея в две версты с двумя рядами высоких деревьев, благодатная тень которых привлекает немало катающейся публики. В конце второй версты аллея сворачивает вправо к Сан-Анхель. Это место представляет собой настоящую западню. Пишущий эти строки сам убедился в том, спасаясь несколько раз от нападения сальтеадоров. Только благодаря своему превосходному коню, он остался цел и невредим.
Извиняюсь перед читателем за это маленькое отступление, замечу только, что часовые, стоявшие в этот день у ворот, не сочли нужным остановить экипаж, возвращавшийся, по их предположению, с утреннего торжества. Напротив, они отнеслись к нему с большим почтением. Неся не раз караульную службу у дворца, они часто видели, что в таких экипажах ездят высокопоставленные лица, а теперь по ливрее кучера догадались, что проезжавшие принадлежат к семье министра. Дежурный унтер-офицер, мечтавший о повышении, желая отличиться перед членами министерства, приказал солдатам приготовиться, и, когда ландо приблизилось, караул отдал честь седокам. Итак, там, где беглецы ожидали найти гибель, их встретили не только мирно, но и с военными почестями!
Когда экипаж проехал и часовые вернулись на свои места, у сержанта, однако, вдруг появилось сомнение, заставившее его встревожиться. Да, карета явно принадлежала дону Игнацио Вальверде, это были его лошади, на кучере его ливрея. Но люди в экипаже ему были незнакомы, как и Хосе, который, считаясь запасным кучером, никогда не возил своих господ во дворец или туда, где сержант мог его видеть.
Сидевшего на козлах верзилу он вообще видел впервые, а один из находящихся в карете вызвал у него какие-то смутные воспоминания.
— Тысяча чертей! — воскликнул он, глядя вслед удаляющемуся экипажу. -Да ведь это мой бывший начальник, капитан Руперто Ривас! Я только на днях слышал, что он стал сальтеадором и посажен в тюрьму! Что все это значит? Экипаж, между тем, солидно отъехав сажен на пятьдесят от ворот, вдруг понесся с неожиданной для такого блестящего выезда скоростью, и сержант увидел, что сидящий на козлах великан осыпает лошадей ударами кнута. С чего бы это? Это более чем странно!
В то время, как сержант предавался этим размышлениям, он услыхал пушечные выстрелы. Один раздался в крепости, другой — у Чапультепекского военного училища. Но это еще не все. Вдруг начался колокольный звон. Сначала зазвонили в соборе, затем в Аккордаде, в монастыре Сан-Франциско и других церквах. Бум! — снова пушечный выстрел из крепости. Бум! — отвечает ему выстрел из Чапультепека. Это условные сигналы, которыми обмениваться оба форта. Что бы это могло значить?
Этот вопрос занимал не одного сержанта, но и всех солдат, сержанта даже менее других, так как ему уже довелось быть свидетелем нескольких революций и множества восстаний.
— Меня не удивит, если дело дошло до восстания, — спокойно сказал он. — Кто же может поднять восстание? — заметил один из солдат, взволнованный возможностью бунта.
Перебрали несколько имен известных военных, не зная, однако, на каком остановиться. Нет, здесь было что-то иное…
Все внимательно прислушивались, ожидая ружейных залпов. Большинству эти залпы пришлись бы по душе, не потому, что они ненавидели диктатора, напротив, они все симпатизировали Деревянной Ноге, но восстание дало бы им возможность принять участие в общем грабеже.
