– Как ты сладко целуешься, – сказала она.
Да, мы вполне могли сойти за двух подростков. Я не чувствовал особенной смеси обещания и почтения, а только некоторое благоволение (как будто меня, ослепленного, вели по лестнице, и я мог в любой момент с нее свалиться, но как условие игры внизу были подостланы перины), предчувствие, что у жизни есть что предложить мне, – то, что она предлагает лишь весьма немногим, – блаженство оттого, что рядом со мной находилось тело, исполненное ощущением почти той же сладости, какую испытывал я сам, сладость ни с чем не сравнимую. Мне было страшно даже пошевелиться.
– Хулиган, – сказала она. – Ты подошел так, словно у тебя в каждом кармане по кастету.
– Я боялся.
– Чего?
– Бармалея.
– Ты сам Бармалей. Ты разбойник. Я не познакомила тебя с ними, потому что я с тобой больше не играла. Чудовище, вот ты кто.
– Это точно.
– Какой кошмар!
К ней подошел бармен:
– Тебе пора на сцену.
– Сегодня я больше петь не буду.
– Я позвоню Тони, – сказал бармен.
У нее на лице появилось такое выражение, словно она была солдатом на марше, подобравшим с земли спелое яблоко и остановившимся, чтобы съесть его. И через минуту опять в поход.
– Позвони Тони и принеси нам два двойных, – сказала она.
– Мне неохота звонить ему.
– Фрэнк, я буду рада, если ты позвонишь Тони. Меня это не волнует. В самом деле, не волнует. Но не заставляй меня переживать из-за того, что я испортила тебе настроение.
Фрэнк молча посмотрел на нее.
– И к тому же, мистеру Роджеку не нравится, как я пою. Его от этого блевать тянет.
Мы все рассмеялись.
– Ему нравится, – сказал бармен. – Он делал мне страшные глаза всякий раз, когда я звенел бокалами.
– Мистер Роджек не виноват, что у него дурной глаз. Это от него не зависит. Вот так! – сказала Шерри. И стакан, из которого она прихлебывала, полетел наземь.
– Ты действительно не собираешься больше сегодня петь? – спросил Фрэнк, глядя на осколки на полу. Она покачала головой, и он отошел в сторону.
– От всей души благодарю, – сказал он, уходя.
– Ладно, – сказала Шерри, – так вот и поганят превосходное настроение.
Она зажгла спичку и тут же задула ее. Затем заглянула в пепельницу, загадывая:
– Предстоит скверный поворот событий.
– Думаешь, я сошел с ума?
– Вот уж ни капельки. – Она беззаботно рассмеялась. – Просто на тебя порчу навели.
Мы снова поцеловались. Это не слишком отличалось от нашего первого поцелуя. Нам и впрямь предстояло нечто необычайное.
– Думаю, я все-таки сошел с ума. Моя жена мертва. Я вытянул пустышку.
– У тебя позади что-то скверное, и ты не хочешь оборачиваться?
– Именно так.
– Я чувствовала себя так целую неделю.
Аккомпаниатор-негр подошел к пианино. Проходя мимо Шерри, он пожал плечами. Он заиграл какую-то веселенькую мелодию, потом попробовал две-три другие, точно такие же, и наконец выбрал что-то быстрое и сердитое.
– Может быть, ты ее любил, – сказала Шерри, – и поэтому у тебя ничего не осталось. Ведь только женщины ждут не дождутся смерти любимого, чтобы зарыдать на похоронах.
Зазвонил телефон. «Мистер Роджек, это вас», – сказал Фрэнк и кивнул на кабинку возле бара. Проходя по залу, я заметил, что Ромео, Сэм, Гэри и девицы исчезли.
– Роджек?
– Да.
– Это Робертс.
– Все еще не спите?
– Да, приятель, все еще не сплю.
– Где же вы находитесь?
– В Квинсе. Я как раз собирался лечь. – Он помолчал с той взвешенной расточительностью, которую позволяют себе представители власти.
– И кто же вам позвонил?
– Позвонили сверху.
– А что они сказали?
– Роджек, прекратите разговаривать со мной таким тоном. Вы не из миллионеров. Я знаю, где вы родились.
– Знаете? Зато я не знаю, где родились вы.
– Да ты, сукин сын, напился.
– Да и вы тоже, – сказал я. – Вы под газом.
– Вот именно.
– А я думал, что вы не пьете.
– Раз в году позволяю себе, – сказал Робертс.
– Весьма польщен, что послужил поводом для этого.
– Опять эта высокомерная херня, – сказал Робертс.
– Мы оба не пай-мальчики, – ответил я.
– Послушайте, вам следует покинуть это заведение. Там для вас небезопасно.
– Может, и небезопасно, но нельзя сказать, чтобы мне здесь было плохо.
– Та девица, с которой вы сидите.
