– Ладно, – сказал я. – По крайней мере, откровенно.
– Как вам будет угодно. Вы вправе не отвечать на мои вопросы и вызвать адвоката.
– У меня нет желания вызывать адвоката.
– Ну, может, он вам и не помешал бы.
– Я не хочу вызывать адвоката. И не понимаю, зачем он мне нужен.
– Тогда продолжим беседу.
– Если вы хотите понять мотивы Деборы так, как их понимаю я, вам придется довольствоваться моей интерпретацией.
– Вы говорили о бесах, – сказал Робертс.
– Да, Дебора верила, что она одержима ими. Считала себя воплощением зла.
– Она боялась ада?
– Да.
– Итак, мы вернулись на прежнее место. Набожная католичка боится попасть в ад и решает спасти душу самоубийством.
– Именно так, – сказал я.
– Именно, – кивнул Робертс. – А вы могли бы повторить все это в присутствии священника, вот прямо сейчас?
– Ему будет так же трудно понять это, как и вам.
– Тогда все же попробуйте убедить меня.
– Не так-то просто начать, – сказал я. – Что там с кофе?
Второй детектив, тот, что был выше и старше, встал и вышел из комнаты. Пока он отсутствовал, Робертс молчал. Время от времени он поглядывал то на меня, то на фотографию Деборы в серебряной рамке, стоящую на письменном столе. Я закурил и протянул ему пачку.
– Не курю, – сказал он.
Второй следователь вернулся с кофе.
– Вы не возражаете, если тоже выпью чашечку? – сказал он. – Служанка плеснула туда ирландского виски. – И опять широко улыбнулся мне. Весь его облик источал какую-то жирную сладкую продажность.
Я с жадностью сделал первый глоток.
– О, Боже, она умерла, – произнес я.
– Совершенно верно, – сказал Робертс. – Выбросилась из окна.
Я вытащил изо рта сигарету и прочистил нос, с ужасом замечая, что кислый пар рвоты проложил себе дорогу через горло, свербит в переносице и через ноздри проникает даже в носовой платок. Я еще раз глотнул кофе, и виски обожгло меня молочным теплом.
– Не знаю, сумею ли я объяснить вам, – начал я. – Дебора верила в то, что для самоубийц существует какая-то поблажка, какое-то особое милосердие. Она думала, что это страшный грех, но что Бог простит вас, если ваша душа подвергалась опасности быть уничтоженной.
– Уничтоженной, – повторил Робертс.
– Да, не потерянной, а именно уничтоженной. Дебора верила, что, даже попав в ад, можно сопротивляться козням Дьявола. Но, знаете ли, она полагала, что есть кое-что и пострашнее ада.
– И что же это?
– Когда душа умирает раньше, чем тело. Когда душа уничтожается при жизни, и уже ничего не остается в вечности после вашей смерти.
– А что на этот счет говорит церковь?
– Дебора полагала, что это не относится к обычным католикам. Но себя она считала падшим католиком. Она верила, что душа ее умирает. Думаю, именно поэтому она и решила покончить с собой.
– И это единственное объяснение, которое вы можете дать?
Я переждал минуту.
– Не знаю, имелись ли для этого основания, но Дебора считала, что у нее рак.
– А как вам кажется?
– Может, так оно и было.
– Она консультировалась у врачей?
– Я об этом ничего не знаю. Но Дебора не доверяла врачам.
– И не принимала таблеток? Только пила? – спросил Робертс.
– Таблеток не принимала.
– А как насчет наркотиков?
– Ненавидела их. Выходила из комнаты, если там закуривали сигарету с марихуаной. Как-то раз назвала травку милосердием Дьявола.
– А вы подкуриваете?
– Нет. – Я закашлялся. – То есть раз-другой сделал пару затяжек за компанию, но даже не помню когда.
– Ладно, – сказал он, – давайте займемся ее раком. Почему вам кажется, что он у нее был?
– Она постоянно говорила о нем. Ей казалось, что если душа умирает, то начинается рак. Она всегда говорила, что смерть от рака пострашнее любой другой.
Толстый детектив пернул. Просто так, без церемоний.
– Как вас зовут? – спросил я.
– О'Брайен. – Он поерзал в кресле, устраиваясь поудобней, и закурил сигару. Ее дым влился в сложный запах, стоявший в комнате. Робертс недовольно посмотрел на него. У меня возникло ощущение, что только сейчас он начал мне верить.
– Мой отец умер от рака, – сказал он.
– Мои соболезнования. Могу только добавить, что мне было не слишком приятно выслушивать ее теории, моя мать умерла от лейкемии.
