- Это не наследники Дюка Эллингтона, - сказал озверевший от музыкальных экспериментов Вадик. - Это фуфлыжники какие-то.
Саксофонист вдруг опять взял какую-то очень визгливую высокую ноту, и Вадика перекосило, как от зубной боли.
Пианиста эта нота подхлестнула, и он перенес свою активность в левую часть рояля, забасив по полной программе.
Парень с коровьим колокольчиком неожиданно сменил ритм. Но на общую ситуацию легкого дурдома это никак не повлияло.
Игоря визгливый саксофон подвиг на активные действия. Он нашел глазами официантку, которая, казалось, заворожено слушала музыку в другом конце кафе, поднял свой пустой бокал из-под пива и начал мимикой и жестами требовать продолжения банкета. Официантка смотрела на Игоря немигающим взглядом и на его пантомиму отчаяния не реагировала ни одним мускулом лица.
- Зря стараешься, - сказал Вадик. - Во время исполнения они ничего не разносят - чтобы не мешать музыкантам.
- Вадь, - возмутился Игорь, - ты хочешь сказать, что этим музыкантам хоть что-то в этом мире может помешать? Да им даже Годзилла, напавшая на Нью-Йорк, не помешает.
Пианист как будто услышал эти слова Игоря и разразился бурным бряцаньем по всем клавишам рояля, причем в этой "музыке" не было ничего человеческого.
- Эммерих, симфония номер три, тема Годзиллы, - прокомментировал Игорь.
Саксофонист, которому передалась экспрессия пианиста, добавил темпа и начал быстро-быстро бегать по клавишам своего инструмента, одновременно выдавая нечто невообразимое в мундштук: он снова рассказывал анекдоты, призывал гнев богов на головы всех плохих парней, стонал, икал и пытался изображать паровозный свисток.
Посреди всей этой вакханалии только исполнитель на коровьем колокольчике совершенно невозмутимо бряцал по своей жестянке и бурных эмоций, в отличие от своего вербального выступления перед началом концерта, никак не проявлял.
- А мне, кстати, нравится этот музыкант на жестянке, - заметил Игорь. - Есть в нем какое-то достоинство. И дудукает тихо, в отличие от этих двух бесноватых.
Парень за роялем и саксофонист в этот момент, судя по всему, дошли до вершины своего творческого экстаза, так как разразились совершенно кошмарной какофонией звуков. Но это, к счастью, продолжалось недолго, после чего они вдруг резко замолчали и стали кланяться благожелательной публике.
Что интересно, публика действительно была благожелательной, потому что в зале даже раздались аплодисменты - не переходящие, впрочем, в овацию. Взмокший пианист снял шляпу и промакивал лоб платочком, одновременно кивая головой во все стороны, а саксофонист отвешивал поясные поклоны, отчего во все стороны от него разлетался пот.
- Вадь, - сурово сказал Игорь, - если здесь больше не наливают, то что мы вообще тут делаем? Ты же сам понимаешь, что это не музыка, а просто издевательство какое-то.
- Да, - печально сказал Вадик, - спорить трудно. Я не знаю, почему именно сегодня мы нарвались на этих придурков. Но мне-то откуда было знать?
- Ты не виноват, - утешил его Игорь, - ты хотел как лучше. Кстати, я бы действительно с удовольствием бы послушал хороший джаз. А этих экспериментаторов надо лишать права прикасаться к инструментам до конца жизни. Боже мой, - вдруг всполошился Игорь, - Вадик же за это еще и свои деньги платил!
- Да на деньги-то плевать, - расстроено сказал Вадик, - дело ведь не в деньгах.
- Пошли отсюда, - скомандовал Игорь, поднимаясь со своего места. - Поехали домой, там у нас еще осталось много бурбона. Он нас утешит. А то я, если что-нибудь не выпью, сегодня не засну.
Вадик с Сергеем не стали спорить, поднялись из-за столика и вышли из джаз-кафе. Сергей краем глаза заметил, что еще из-за двух-трех столиков народ поднимался с явным намерением как можно быстрее свалить из этого храма искусства…
Но быстро доехать домой у них не получилось. До стоянки-то друзья добрались за каких-то полчаса, но путь в Нью-Джерси получился достаточно своеобразный. Вадик в процессе руления домой увидел впереди на эстакаде пробку, поэтому решил поехать в объезд через Ньюарк, для чего свернул с шоссе и начал пробираться через какие-то безлюдные улочки.
