Впрочем, негры в зале хлопали ему на порядок менее восторженно, чем своей Уитни. Зато трое друзей аплодировали вовсю и даже орали "Браво!".
На сцену снова вышла Хьюстон и представила мужика - это оказался ее кузен.
- А еще говорят, что на кузенах гениев природа отдыхает. Да он поет на порядок лучше нее, - раскипятился подогретый алкоголем Игорь. - Дайте мне имя этого парня - я куплю все его диски!
- Она же его назвала, - сказал Сергей. - То ли Барри, то ли Бобби.
- То ли Чак, - сказал Вадик. - Но фамилия - не Хьюстон.
- В общем, Джедедайя, - подытожил Игорь. - Короче, имени певца мы не знаем. Фамилии тоже. Но подвиг его бессмертен - это же надо было так круто Change the World изобразить.
- У тебя просто эйфория на фоне четырех дринков и халтуры мисс Хьюстон, - объяснил Сергей.
Между тем Уитни снова запела. На этот раз она даже сумела простоять на сцене, не садясь, первый куплет и припев. Но потом сдуру полезла по тонам вверх, дала заметного "петуха", махнула рукой ансамблю - и тот сделал длинный проигрыш, во время которого певица что-то долго прихлебывала из бокала.
- Мужики, но вообще это дикое позорище, - сказал Игорь. - Если это называется настоящим американским шоу, то ее уделает даже Киркоров. Света нормального нет, звук поганый, певица не только спеть ни черта не может, но даже на сцене стоять не в состоянии. Что это вообще такое?
- Да, зрелище то еще, - согласился Вадик. - То ли дело - джаз.
На сцене Хьюстон кое-как допела песню, опять зарядив вместо себя подпевку, сорвала аплодисменты и снова припала к бокалу.
- Нет, нам-то не особо обидно, - продолжал кипятиться Игорь. - В конце концов, это Атлантик-Сити, да и за билет мы заплатили чуть больше ста баксов. Хрен с ними. Мы сейчас уйдем, оттянемся в казино и все такое. Но представляете, что будет, когда эта блондиночка припрется в Москву с концертами? В Кремлевский дворец! Люди купят билеты в партер по цене от пятисот до двух тысяч баксов и там увидят вот такое! Будет же смертоубийство!
В этот момент к сцене толстая негритянка подвела маленькую девочку. Ее усадили на край сцены и сунули микрофон. Уитни объявила, что это ее дочь Кристина и что девчушка сейчас споет.
- Твою мать, - сказал Игорь. - Я не верю собственным глазам.
Заиграла музыка, и Кристина стала что-то завывать совершенно кошмарным голосом.
- Пошли отсюда к чертовой матери, - скомандовал Игорь. - Уже четко понятно, что мамаша ни черта спеть не может, а вот зачем нам за свои же деньги слушать дочек, нянь, осветителей и ее водителя, я совершенно не понимаю. Пошли.
Вадик послушно вскочил, ему было на все наплевать, да и Сергей поднялся, понимая, что Игорь полностью прав: этот концерт кроме как несусветным позорищем назвать было нельзя.
Впрочем, похоже, что только они реагировали на происходящее столь негативно. Негры в зале по-прежнему улыбались, взрывались аплодисментами и орали: "We love you, baby!" Их вполне устраивало завывание дочки, они были готовы слушать водителя, повара и даже садовника.
- Я этого никак не могу понять, - признался Сергей, когда они засели в ближайшем баре с выпивкой. - Они не только не ушли с концерта, но ее даже не освистали. А это не просто халтура, а несусветная халтура. Проще ей было выползти на сцену, сесть на стул и врубить диск со своими старыми записями, где она еще в голосе была. Но как можно так позориться-то?
- У меня есть одна мысль по этому поводу, - заметил Игорь, прихлебывая из своего бокала. - Я просто вспомнил, как ходил в "Сатирикон" на концерт Аркадия Райкина летом восемьдесят седьмого года. Аркадию Исааковичу было тогда семьдесят пять лет. Ему было тяжело не только играть - ему ходить было тяжело, и он старался больше сидеть. Конечно, это была уже только тень замечательного артиста. Но публика, разумеется, не только не освистала его, но и встречала и провожала бурными овациями. Все понимали, что это счастье - увидеть живого Аркадия Райкина. Он потом умер в декабре того года.
- И что? - спросил Сергей.
- И то, что эти ребята в зале точно так же относятся к Уитни Хьюстон, - ответил Игорь. - Они в ней видят любимую певицу, невзирая ни на что: ни на то, что у нее голоса уже никакого ни черта не осталось, ни на то, что она не просто не танцует, а уже стоять на сцене не может, ни на то, что она вместо себя заряжает петь вообще кого угодно, включая безголосого ребенка.
