Дешевка не отстает от него:
— Как знать, правду ли ты говоришь. Ведь еще неизвестно, что за хреновина творится у вас там в Китае! А ты, наверно, просто рассказывать не хочешь!
Китаец вежливо отвечает:
— Нет-нет, я лассказывать. Ты сплашивать, я говолить.
Дешевка прикрывает рукой лицо, пытаясь подавить разбирающий его смех. Незаметно переглядывается с остальными, которые слушают, откровенно потешаясь. Затем, опять напустив на себя серьезность, продолжает!
— К примеру, китайские дети рождаются через девять месяцев или раньше?
— Челез девять.
— Стоп, стоп! Прежде чем отвечать, хорошенько подумай. В одной книге написано, что вы все маленького роста потому, что рождаетесь раньше.
Китаец машет руками и отрицательно качает головой.
— Неплавильно! Книга неплавильная.
— Нет, правильная. В ней перечислены все различия, которые существуют между нами, итальянцами, и китайцами. У вас волосы гладкие, а у нас вьющиеся, ведь правда?
— Плавда.
— У вас глаза раскосые, а у нас нет. У вас кожа желтая, как дерьмо, а у нас белая…
Китаец согласно кивает.
— У вас нет пупа, а у нас есть.
Китаец немедленно возражает:
— Пуп есть. Мы тоже иметь пуп.
— А я не верю! — И, протягивая руку к штанам китайца, добавляет: — Ты лгун… Ты просто насмехаешься надо мной… Сейчас я посмотрю…
Китаец пытается оттолкнуть эти руки.
— Вот видишь, не хочешь показать?! Это потому, что у тебя ничего нет!
Китаец взмок от пота и очень смущен. Он позволяет Дешевке расстегнуть на себе сперва пиджак, потом рубашку и затем брюки.
Посетители и официанты корчатся от смеха, который они, однако, всеми силами пытаются скрыть от продавца галстуков. Теперь китаец уже раздет и стоит во весь рост. С торжествующим видом он указывает пальцем на свой пуп. Дешевка поворачивается к нему спиной и, прикрыв рот платком, трясется от беззвучного смеха.
Гранд-отель похож на гигантскую тень спящего слона. Мавританские купола тонут в густом тумане. Просторная пустынная терраса кажется необъятной, уходящей в облака. И на этой повисшей в воздухе танцплощадке танцуют сами с собой Бобо, Жердь, Бочка и Ганди. Четверо подростков, охваченные сладким томлением и позабыв обо всем на свете, насвистывают самые мелодичные мотивы из американских фильмов и перебирают в такт ногами, тесно прижав к себе воображаемых партнерш.
Бобо танцует танго, щека к щеке со своей Нардини, которая ему грезится наяву. Жердь откалывает румбу, делая то мелкие шажки вбок, то неожиданно быстрые повороты. Бочка плывет в медленном танце, обхватив толстый зад невидимой танцовщицы. Ганди, напевая себе под нос, то и дело прерывается и начинает что-то нашептывать покоящейся у него в объятиях даме. Его шипения не разобрать, но по звуку слова будто немецкие.
Вдруг Жердь перестает танцевать, останавливается и, оттопырив указательным пальцем карман пальто, выпускает в Бобо три пули. По неукоснительно выполняющемуся уговору, Бобо должен сделать вид, что смертельно ранен, и он как подкошенный падает на мокрый пол террасы. Однако в последний момент успевает выстрелить в Бочку, который тоже валится наземь. Жердь спасается бегством, нырнув в туман, окутывающий террасу. Вслед за ним разбегаются и все остальные.
На пляже, за перилами балюстрады, туман навис так низко, что почти не видно песка.
И уже совсем не различить, где кончается песок и начинается вода. Моря словно нет, оно исчезло. Издали с рейда доносится глухой, прерывистый вой сирены. Это сигналит пароход, который вот уже часа два безуспешно пытается войти в канал порта.
Бобо лежит в постели. Лоб у него в поту, зубы стучат — его трясет от сильного жара. Он мечется, капризничает, бормочет себе под нос что-то непонятное.
К постели подходит мать. Она ставит на тумбочку возле кровати чашку с горячим молоком.
— Если я умру, похороните меня с оркестром, — без конца твердит Бобо.
Миранда протягивает руку и вынимает из-под мышки у сына градусник. Надев очки, смотрит на шкалу.
— Немножко повышена!
Бобо с подозрением глядит на мать и берет у нее градусник.
— Дай посмотреть. — Потом вопит: — Тридцать восемь и одна, почти тридцать девять!
Мать все так же спокойно подает ему чашку с молоком.
