— Нет.
— Ну папа, для чего же я здесь сижу?! Пожалуйста, разреши мне взять вожжи!
— Нет! — решительно говорит отец и с улыбкой добавляет: — Наверно, это был бы первый случай, когда лошадью правит осел!
Лео забыл о пирожных. Он не отрывает взгляда от колеса пролетки. Даже немного наклонился вперед, чтобы удобнее было следить за мельканием колесных спиц, которые, вращаясь, словно сливаются.
Сидящая рядом Миранда вдруг замечает, что карман пиджака у Лео оттопырен.
— Лео, что у тебя в кармане?
Он оборачивается к ней и отвечает по-детски серьезно:
— Камни.
Затем и в самом деле достает из кармана пригоршню камней и показывает их отцу и брату.
— Но зачем ты таскаешь их в кармане? Они же тяжелые…
— Они мне нравятся.
Он произносит это очень уверенно. И снова опускает камни в карман, приводя в замешательство синьора Амедео, видящего в этой причуде один из явных признаков душевной болезни. Амедео тут же спешит как-то развеять возникшее у всех неприятное впечатление.
— А помнишь, Лео, как нас с тобой однажды заперли на кладбище?
Лео тотчас же утвердительно кивает.
— Мы держались за руки, и ты ревел.
— Молодец! У тебя память получше, чем у меня. А ведь нам было тогда лет восемь.
Он хватает брата за руки и сжимает их в порыве родственных чувств. А Лео с довольным видом продолжает вспоминать:
— Я тебе говорил: «Давай свистеть, чтоб не было так страшно».
— Папа, а вы видели блуждающие огни? — спрашивает братишка Бобо.
— Какие там блуждающие огни! Ведь мы от испуга себя не помнили!..
Бобо свешивается с высокого облучка.
— Папа, небось вы со страху полные штаны наложили?
— А ты, дорогой мой, веди себя прилично, не то…
Дедушка поднимает руку и кричит:
— Эй, Мадонна!
Извозчик оборачивается.
— Стой! Тпру!
— Что случилось? — спрашивает Амедео.
Лео уже привстал. За него отвечает Миранда:
— Лео хочет сойти. Ему надо.
Лео слезает. За ним дедушка.
— Пойду и я отолью.
Дядюшка Лео переходит на другую сторону дороги. Озирается, выбирая укромное местечко. Старик тоже сходит с дороги и останавливается у края оврага в нескольких шагах от сына.
Амедео тем временем беседует с извозчиком.
— Славная у тебя лошадка, право, славная. Сколько ей?
Мадонна знает про свою лошадь все, что можно знать о лошади, и готов говорить о ней часами.
— Три года и два месяца. У нее один только недостаток: не выносит паровозного гудка. А мне, черт подери, приходится целыми днями торчать у вокзала, чтоб поймать седока. Что тут поделаешь? Каждый раз, как загудит поезд, кидаюсь к ней и держу под уздцы!
Дедушка трогает Лео за плечо, чтоб вернуться к пролетке, но вдруг замечает, что сын обмочился.
— Лео! — В голосе его одновременно изумление и укоризна.
Лео оборачивается. На лице у него улыбка.
— Готово!
Сидящие в пролетке тоже видят, что произошло. Однако Бобо все же считает своим долгом объявить об этом во всеуслышание:
— Папа, дядюшка Лео напрудил в штаны!
Дедушка подходит к пролетке и, усаживаясь, говорит:
— Он забыл расстегнуть брюки…
— Ничего, — отзывается Миранда. — Мы попросим нашего арендатора одолжить ему пару брюк.
Синьор Амедео сквозь зубы изрыгает проклятие или скорее горькую жалобу, словно в ответ на успокоительные заверения, полученные от больничного привратника:
— Нормальный! Черта с два!
Лео с невозмутимым видом пересекает дорогу. Подходит к пролетке. Прежде чем занять свое место, обращается к Бобо:
— Да, ты прав. Отсюда действительно видно море. Длинная синяя полоска.
Влезает и садится на место. Пролетка продолжает свой путь по дороге, привольно бегущей по гребню холма.
Мы вновь видим все семейство в просторной кухне крестьянского дома. Длинный стол беспорядочно заставлен посудой: здесь только что кончили обедать. Амедео без пиджака, но в шляпе беседует с крестьянином-арендатором. Это невысокий человек; его иссушенное солнцем лицо избороздили глубокие морщины, но глаза хитро поблескивают. На нем грубая вязаная безрукавка и полотняные рабочие брюки.
— Сам знаешь, Мизинец, земля никогда не подведет.
— Так-то оно так. Но вот ежели, к примеру, побьет градом, то прости-прощай винная ягода.
— Да ведь сильный град выпадает не каждый год.
