Мы перешли на кухню, где споро работали три женщины, моя и убирая посуду по местам. Магдалена усадила меня за стол и стала резать тыкву на кусочки, складывая их на металлический поднос.
— Они быстро дойдут в тлеющих угольках. Суп на завтра. Мы едим то, что выросло, сейчас сезон капусты и тыквы. Мы экономим, чтобы больше принести в тюрьму. Или взять с собой, если придется бежать.
Она покачала головой, улыбнулась, тщательно вытерла маленькие руки о передник, сняла нагар со свечи, снова села.
— Лилия и Жак почти никогда не бывают здесь. У них другая работа.
— Лилия сказала мне. Они перевозят людей через границу.
— Если вы решите…
— Я не передумаю.
— Оставайтесь сколько хотите. Есть работа здесь и на ферме. Выберите ту, что придется вам по душе. Амандина вместе с Клод может ходить на уроки. Классная комната в церкви. У нас есть учитель. Три часа по утрам. Иногда дети спят на голубятне, хотя я думаю, что уже слишком холодно для этого. Завтра прибудут еще три ребенка. Одни, без взрослых. Они — евреи. Мать Клод была голландкой, ее отец — алжирец. Оба натурализованные французские граждане. Евреи. Законы для них не работают. Никаких прав. Они успели переправить Клод, когда девочке исполнилось три года. Перед оккупацией. Они знали, чем это им грозит. Когда они передали ребенка, они также оставили с ней историю. Фотографии и письма, подарки на память. Большинство родителей, которые вынуждены расставаться со своими детьми, считают, что это временно. Две деревянные коробки были пересланы в приют в Швейцарии, где ждут девочку. Ее история будет ждать ее.
— От родителей Клод нет известий?
— Только одно. Оба числятся в без вести пропавших. Мы отправим девочку в Швейцарию. Требуется время. С Амандиной случилось нечто подобное?
Я смотрела на нее, качая головой.
— Я спросила, потому что слышу, как она называет вас Соланж.
— Вы правы, она не моя дочь. Но ее родители никогда не присутствовали в ее жизни.
— Я не прошу объяснений. Я только задала вопрос.
— Я сказала Лилии и вашему мужу, что Амандина не еврейка.
— Я не буду больше спрашивать.
— Но я очень благодарна вам, Лилии, вашему мужу за возможность оказаться настолько ближе к дому.
— Вы останетесь на некоторое время?
— Вы меня соблазняете. Здесь рай земной. В дороге мы никогда не знаем, где голову преклоним.
— Никто не знает. Из Сопротивления единственный выход — смерть. Это наша вера. Продолжительность жизни — шесть недель. Конечно, утверждение не слишком верно для живущих здесь, но весьма правдоподобно для других. Тех, кто «в поле». Когда я встречаю своего мужа или Лилию, никогда не знаю, не в последний ли раз их вижу. Попадут ли они в число тех, кто будет остановлен на дороге с одним из наших «гостей»? Допрос, пытка, расстрел. Не такой тут и рай. О, в этих стенах, огне и супе… Но вне их…
— Лилия. Она настолько молода.
— Девятнадцать. Большинство женщин в этом бизнесе молодо. Их лишили мужей, любовников, отцов, братьев, они или завязывают дружбу с бошами, или уходят в борьбу. Я думаю, что чувство одиночества имеет непосредственное отношение к выбору. Чтобы чувствовать себя менее потерянными, они заигрывают с опасностью. Острые ощущения. Они передают информацию, скрывают оружие. Они настраивают передатчики, защищают евреев, устраивают ложные документы. У Лилии есть белая бархатная шляпка, в которой я выходила замуж двадцать лет назад, и замшевые лодочки на высоких каблучках, когда она их одевает, чтобы посетить раздутого шнапсом боша в Виши, она творит чудеса. Тюремная программа в Клермон-Ферране ее. В тяжелых ботинках и охотничьем жакете, с пистолетом на поясе, она переводит через горы детей из одной явочной квартиры в другую. Их легионы — таких, как она.
Они и есть Франция. Ее секретное оружие. Вы встретитесь с ними, когда продолжите путь.
Когда продолжите путь. Ее голос, ее слова звучали в моей голове всю ночь, я испытывала зависть, думая, каково это жить так. Зависть к тому, что они переживают войну с целью. Вся моя энергия была подчинена добыче пропитания. Как только мы окажемся дома, я тоже буду в состоянии помочь. Конечно, мы могли остаться здесь и присоединиться к ним. Мы могли сделать это. Я думала, что от нас этого ждут, и все же, как не интересна была открывающаяся перспектива, я слишком устала от чужих домов, устала жить жизнью других людей. Я мечтала отвести Амандину домой. Она — моя главная работа в этой войне.
