Вместо друзей или семьи она будет обедать со своими немецкими гостями. Чиновники Вермахта и их помощники. Давнишние гости. Несмотря на отчаянные уговоры дочери и других членов семьи, графиня осталась в Кракове, когда другие сбежали. Все душевные силы, положенные на счастье Анжелики, она обратила теперь на защиту дома, состояния, привычного образа жизни. Как будто ее присутствие могло остановить немецкую армию.
Она помахала рукой из окна своей спальни, когда Анжелика и Януш на белом «бентли», груженном чемоданами, присоединились к почти беззвучному предрассветному исходу краковского клана Рудских меньше чем за день до вторжения. Сотни, тысячи прошли до них, добираясь до отдаленных деревень и ферм, стремясь пересечь границы с Румынией, Югославией или Чехословакией, не осознавая, что двигаются они не к свободе, а прямо в распахнутые объятия русских. Но в последний день августа 1939 года Анжелика, Януш и его семья уезжали в Париж. Так же как преследуемые новой властью поляки разной степени знатности поступали в девятнадцатом веке и во время Первой мировой войны, Анжелика, Януш, и другие организовали бы польское общество в изгнании на территории нескольких гранд отелей, продолжая вести тот же образ жизни, что и в Кракове. Они переждали бы войну, как приличествует благородным изгнанникам. Хотя оперный театр был закрыт и воздушные налеты прерывали поздние ужины, раздражала нехватка приличных вин, но оставалось утешение, что война далеко. Если невыехавшие жители Кракова закрывали глаза на неприятные детали, портившие внешне благополучную картину, чтобы выжить, так что же говорить о тех, кто сбежал. Тем не менее 3 июня 1940 года, когда немцы впервые бомбили Париж, последние иллюзии были разрушены. Тем временем в Кракове графиня вводила новые обстоятельства в удобное для себя русло так же, как она делала всегда.
В начале октября 1939 года, когда полковник Вермахта Дитмар фон Караян и его помощники постучали кольцом с головой льва о железную пластину на величественных, украшенных резьбой дверях дворца Чарторыйских, графиня их ждала. Она неоднократно задавалась вопросом, почему ее дом так долго был свободен от постоя, в то время как почти все исторические дворцы Кракова давно заняты SS, Вермахтом или Гестапо. Она не знала, что полковник заметил ее еще три недели назад в один из первых дней оккупации. Она поспешно возвращалась с мессы в Марьянском костеле. Поскольку автомобиль полковника перегородил ей путь, их глаза встретились. Он приказал водителю остановиться и проследить ее путь с целью узнать, кто она такая и где живет. Тем самым полковник обеспечил бы себе жилье и, возможно, надеялся он, женщину. У него были дела в Варшаве, но когда он вернулся, именно он и его помощники, ближайшее окружение, ударили головой льва в двери графини.
Она приняла их так, как если бы сама пригласила: полковника, капитана и сопровождающих их лиц — всего девять чиновников Вермахта. Непринужденно общаясь на прекрасном Hochdeutsch, литературном немецком, усвоенном в монастырской школе, к 11:00 утра графиня, прелестно выглядящая в белом утреннем туалете, предложила по глоточку амонтильядо из старинных серебряных чарок и ореховые бисквиты, затем, изящно ступив на лестницу, грациозно поплыла наверх, чтобы продемонстрировать шесть просторных комнат, в которых можно было расположиться. Валенская всегда прекрасно себя чувствовала в мужской компании. Коли случилось так, что идет война, город занят неприятелем и в дом твой входят победители, мы будем нести удары судьбы с капелькой достоинства, сообщила она полковнику взглядом, когда он нагнулся, чтобы зажечь ее сигарету.
В дополнение к третьему и четвертому этажам полковник просил разрешения использовать и комнаты второго этажа, включая главную гостиную, столовую, библиотеку. Графиня, стремившаяся по возможности ограничить присутствие военных в парадных апартаментах, сама предложила уютную обособленную квартирку на первом этаже — спальню, салон и небольшую гостиную, — когда-то принадлежащую престарелой матери Антония. Как любая воспитанная хозяйка, она четко объяснила заведенный в доме порядок: время, когда накрывают на стол, просьба не опаздывать, возможности ее кухни и ее подвалов, правила поведения за столом — никаких разговоров о войне. Также она предупредила о недопустимости приглашения лиц женского пола без ее одобрения, о полуночном комендантском часе, чтобы не потревожить слуг, у одного из них новорожденный ребенок. Каждое разъяснение графиня доносила, глядя непосредственно в темно-синие, татарского разреза, глаза полковника, и он, стараясь прикрыть рукой невольно вспыхивающую улыбку, с непроницаемым выражением лица слушал изрекаемые ею непреложные истины. Четкие кивки всей группы, целование ручки, заверения в неукоснительном соблюдении порядка и обещания не опаздывать к обеду. Пока графиню Валенскую все устраивало.
