— Не слишком ли ты хвастаешься своими успехами? Говоришь, и дочерей вовлекла в свою деятельность? По-моему, ты преувеличиваешь. Вероятно, им в Швеции живется неплохо, но...
— Ну ладно, оставь. Я просто пыталась немного оживить беседу. Вы все молчите, как умирающие.
Она встает из-за стола и прощается; подойдя к Амалии, она обнимает ее за плечи.
Утром, почти на рассвете, Пааво принес в Ийккала радиоприемник. С помощью Антти он приколотил для него полочку на стене, вывел на крышу антенну, а теперь объясняет мальчику, как включать и выключать, как находить волну, как сделать громче или тише. Затем Антти отправляется с дядей в Ээвала. По мнению Пааво, Амалии с сыном надо запастись на зиму книгами для чтения.. После завтрака Антти с дядей возвращаются в сопровождении Эльви. У каждого — пачка книг. Книги складывают на столе в комнате Амалии. Эльви и Антти торопятся в хлев. Эльви хочет перед отъездом в Хельсинки, пока еще светло, попрощаться с коровами, овцами и телятами. Амалия и Пааво остаются и перебирают книги. Амалия читает заглавия, имена авторов: Ахо[3], Линнанкоски[4], Алкио[5]. Их она знает. Но тут есть и незнакомые иностранные имена: Флобер, Чехов. Кровь приливает к голове Амалии, она почти кричит:
— Неужели ты думаешь, что я это пойму?
— Конечно, ведь это же чистый финский язык, — спокойно отвечает Пааво. — Тут каждое слово по-фински. Если эти книги тебе не понравятся, выбери себе из библиотеки Ээвала другие. Там есть и научно-популярные, есть и поэзия. Эйно Лейно[6] и Ларин-Кюэсти[7] тебя, наверно, увлекут.
Амалия слишком возбуждена. Она продолжает:
— Как ты можешь говорить, что я все понимаю на чистом финском языке! Вчера я даже не поняла ни слова из того, что говорил священник. И что за молитвы пели... А может быть, это даже и не молитвы... Я даже не знаю, кого хоронили в этих гробах! Они стояли на носилках, а крышки их были плотно привинчены... И тот гроб, на котором стояло имя Таави, тоже был наглухо закрыт.
Тут голос у Амалии срывается, и она с плачем бросается на кровать. Молча смотрит Пааво на плачущую сестру. Он ждал этих слез, ждал с надеждой. Он садится на край ее постели, поворачивает к себе заплаканное лицо сестры и вытирает его своим большим носовым платком. Вытирает так же, как утирал слезы Амалии, когда маленькая сестренка расшибла себе лоб на пороге хлева.
Война кончилась. Амалия услышала это по радио. Пришла послушать известие и Старуха, зашли и вовсе незнакомые люди, которые увидели антенну над крышей Ийккала. Множество разных слухов идет отовсюду, и лишь по радио можно узнать, каково же действительное положение дел. Амалия остерегается принимать участие в разговорах. Споры разгораются, мнения расходятся — война так или иначе коснулась многих. Амалия тоже пострадала от войны. Но все-таки она хоть осталась на месте. По-прежнему Старуха частенько наведывается в деревню. Она пересчитывает всех погибших воинов их общины, точно какой-нибудь заштатный статистик. Уцелели сыновья Хукканена — все трое. «Это знак свыше», — вздыхает Старуха. Правда, после смерти Таави она избегает говорить о страшном суде. Слишком уж больно задело ее, когда во время похорон Таави кто-то крикнул: «Они не в вере умерли!» На обратном пути из деревни она обычно заходит в Ийккала — отдохнуть, выкурить трубочку и подумать о своем «младшеньком». Вздыхая, Старуха присаживается на скамью у теплой печи, потирает узловатые руки и выдумывает разные случаи, которые вполне могли бы привести Таави перед смертью на путь веры. Затуманенными глазами умоляет она невестку поддержать эти фантазии. Амалия слушает, затем говорит, успокаивая:
— Нельзя тревожить умершего ни речами, ни мысленными заклинаниями. Ведь живым лишь одно известно: усопшего благословили на вечное упокоение.
— Благословили, благословили, — кивает головой Старуха, и Амалия не понимает, хочет ли она этим благословить сына или снова думает о том, что ее мучает.
Выпив кофе, Старуха становится веселее. Она расспрашивает о новостях и сама рассказывает, что где слышала. Амалия отвечает на вопросы, снова и снова наливает кофе и под конец наполняет кисет Старухи самосадом. Свекровь прощается, пожимая обеими руками «руку дающего», и затем ковыляет за холмы, к своему дому.
