Когда разошлись гости, родственникам, приехавшим издалека, подают ужин на краю торжественно убранного стола. Тетушка Ийда приносит новые трескучие свечи и собирает поминальный ужин. Ээва сидит за столом между Пааво и Амалией. Времени у нее в обрез. Через час двадцать минут, согласно расписанию, мимо Ээвала должен пройти последний автобус.
Антти после похорон всю дорогу плакал. Мальчик испугался выстрелов и множества людей, одетых в черное. Пока гости пили кофе, тетушка отвела мальчика в комнату Кертту, уложила в постель и тепло укрыла. Теперь он спит крепким сном.
Пааво спрашивает у Амалии:
— Может быть, ты, Амалия, и в эту зиму управишься с делами в Ээвала? Тебе ведь не так уж трудно вывезти из лесу готовые штабеля и присматривать за ними.
— Конечно, Амалия позаботится, — уверяет тетушка. — Ведь твой участок совсем рядом с лесом Амалии. Хороший, крупный лес у вас обоих. Ээверт осматривал эти угодья. От порубок они не пострадали. Там можно было бы наклеймить много деловых стволов.
Тетушка кладет на тарелку Амалии печенку в молоке и предлагает другим. В Ийккала к поминкам зарезали отпоенного теленка, и тетушка вкусно приготовила печенку. Амалия ест неохотно, и Кертту смотрит на нее как на тяжелобольную. Когда Амалия получила известие о смерти Таави, она вела себя, по мнению Кертту, совсем как сумасшедшая. Кертту рада была, что смогла уехать к мужу. Но она не решилась взять с собой Эльви в город, подвергающийся опасности. Девочка осталась у Амалии в Ийккала. Пааво обещает Амалии, что завтра перенесет к ней приемник из Ээвала. Он даже привез с собой новый аккумулятор. Теперь мать и сын смогут послушать, что творится в мире. По лицу Амалии пробегает тень улыбки, но она ничего не говорит. Весь день она ничего не говорила. Ее угнетает мысль — как развлечь сына; ведь если Эльви уедет, мальчик останется один, и теперь уже нельзя сказать ему, что отец вернется.
В тот день, когда Таави мальчишкой появился в их имении, Ээва получила свой первый велосипед. Амалия каталась тогда на сестрином велосипеде, описывая большие круги во дворе Ээвала. Сегодня, в день похорон Таави, Амалия целый день кружила по этому же двору. Тетушка хозяйничала в Ийккала, пекла хлебы и готовила поминальный ужин. Амалия же дома пробыла недолго, только подоила коров. Зато в Ээвала ей досталось. Много охапок заледенелых дров принесла она, чтобы натопить печи Ээвала, мыла потолки и стены, скребла полы. Она так устала от работы, что, кажется, даже забыла, ради чего она все это делает. Старый, вязанный из тряпочек половик в комнате матери напомнил ей и желтое девичье платье Ээвы, и синие рубашки ее братьев, и множество темных полосатых передников матери, изношенных и пущенных на половики. Готовя Ээвала к приему гостей, она вспомнила свое девичество, молодость братьев и сестры, годы, когда еще родители были живы. Все сколько-нибудь пригодные тюфяки она взбила и привела в порядок. Сколько постелей она приготовила для гостей — это Амалии даже трудно вспомнить. Во всяком случае, Ааретти с женой она мысленно поместила в спальню отца и матери. Это и теперь еще самая теплая комната Ээвала, и Амалия решила, что горожанке, жене Ааретти, там будет хорошо. Для Ээвы она постелила в их прежней девичьей комнате и принесла синее одеяло, которое мать дала ей выстегать, когда купила машинку, чтобы шить приданое для Ээвы.
Но теперь и Ээва не укроется ее синим одеялом, и Ааретти с женой не будут пить утренний кофе в родительской спальне. Ну и пусть. Она ведь все равно совсем не умеет разговаривать с теперешней Ээвой, наверно, не сумела бы говорить и с Ааретти, хотя они и казались ей такими близкими, когда она убирала комнаты к их приезду. На столе потрескивали свечи, а на потолке, над широким абажуром, притаилась тьма. Амалии кажется, что оттуда на сидящих за столом спускается темнота, словно сажа из коптящей лампы. Амалия смотрит на лампу: стекло прозрачно, и огонь внутри него кажется живым золотом. Она переводит взгляд с лампы на сидящих за столом. Ээва рассказывает о своих дочерях. Пааво поглядывает на нее искоса и замечает:
