А над нами, и над толпой, была музыка.
— И мечтай обо мне, пожалуйста, мечтай обо мне, — почти проговорил из репродуктора над головой голос Руди Вэлли.
Тут осторожно прозвучали две неуверенные ноты — и соскользнули в медленный, медленный, такой, как я люблю, и грустный вальс.
— Спокойной ночи, моя любовь, усталая луна спускается, спокойной ночи, моя любовь — мое время с тобой подходит к концу, — спел голос, и заурчали органным металлом торжественные трубы большого бэнда. Мышата Микки и Минни, мы с Элистером, цветы бунга райя, вечерний разносчик наси лемака с его коромыслами — всех кружил прощальный вальс.
Потому что дело исчезнувших агентов подходило к концу.
— Эта песня завершает нашу сегодняшнюю программу, — сказал низкий, задумчивый голос Магды из репродуктора над опустевшими рыночными прилавками. — Я посвящаю ее своей подруге Амалии, которая наверняка нас сейчас не слышит. Она хорошо поработала сегодня. Наверное, и вы тоже. Спокойной ночи, Куала-Лумпур, штат Селангор, Эф-эм-эс — Федерированные Штаты Малайи.
ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ГОСПОДИН БОК
Дальше был день ошибок. Больших, неприятных ошибок. День, потраченный черт знает на что. День, который я и сейчас вспоминаю со стыдом.
Мне казалось, что все главное позади, остался пустяк, немногое. И оно произойдет завтра, решила я.
А сегодня нет никакой необходимости просыпаться, лучше лежать рядом с Элистером и не шевелиться — нет, вообще-то можно потягиваться со счастливым урчанием, обвивать его ногой, утыкаться носом в лопатку и снова закрывать глаза.
Помню, как я вышла в круглую гостиную в халате, чтобы выслушать глупое и счастливое хихиканье А-Нин, которой я сообщила, что у меня гость. Как будто она сама не знала этого и не обсуждала это с самого утра со своим Онгом.
На стуле висел темный костюм Элистера, приобретенный у «Робинсона» на Ява-стрит, и еще тонкая белая рубашка, два галстука. Сам Элистер, когда, наконец, проснулся, долго и с недоумением смотрел на эти предметы. Потом вспомнил, что они принадлежат ему, и чуть поморщился.
Эта женщина всегда будет стоять между нами, просто потому, что предала его в тяжелый момент и исчезла, подумала я. Это из-за нее он никогда меня не простит за то, что я его богаче (в несколько тысяч раз, так?) и делаю ему подарки.
И пусть себе не прощает.
Далее я подумала, что если бы я была в своем городе, то мы поехали бы… На Чоураста-маркет, в рыбные ряды, которые поутру пахнут чистой морской водой и свежестью.
Посмотреть на голубые, похожие на римскую броню, брюшки перевернутых крабов со связанными клешнями. И на серо-лиловатый студень бэби-акул, на глянцевые зеленые панцири усатых лобстеров, усеянные красно-синими крапинками. На бесстыдно белые брюхи больших рыб. Выбрать одну из них, привезти на велосипеде домой, отдать на кухню. Никуда в этот день больше не ходить.
В Куала-Лумпуре я рыбному рынку не доверяла, хотя, может быть, и напрасно. Ах, если бы здесь было море…
Седые волнистые волосы Мануэла аккуратно причесаны, он моет на лужайке сияющие бока моего белого сокровища из шланга, и губы его улыбаются.
— Мануэл, — сказала я, — ты сейчас едешь в Сингапур И ждешь меня там завтра или послезавтра. Спрашивай в «Отель д'Юроп», как всегда. Как только я там появлюсь, можешь начинать дежурить у входа. Отправляйся прямо сейчас, не спеша. Так, деньги…
Я подумала, что если Элистер и правда решится когда-нибудь начать новую жизнь (в которой ему будет нечего делать), то мне придется покупать тогда еще одну машину. Потому что в «испано-сюизе» только два места, одно из них — для шофера. Завтра, пожалуй, мы с ним доехали бы в Сингапур и вдвоем, боже мой, какая это была бы поездка среди зеленых холмов — но для того, что я задумала, мне нужно еще третье место. А значит, авто должно отправиться в путь без нас.
Не говоря о том, что у меня нет ни малейшего права быть замеченной где-нибудь на выезде из города — а то, что выезды сторожат, я не сомневалась. Если так, то оставался только один выход, и от этой мысли у меня дрожало что-то в солнечном сплетении. Нет, нет, надо придумать что-то другое, посложнее, связанное с вокзалом… Но ничего подобного не придумывалось.
