— Амброз? — Пол не отрывал глаз от потолка. — Не знаю, кого именно ты называешь Амброзом. У него много ипостасей. Думаю, для тебя проще считать его коллекционером.
— Коллекционером?
— Да, помимо прочего. Он работает на моего знакомого из Левантийской компании в Лондоне. Его имя Парвиш. Достает красивые вещи для его собрания раритетов.
— Припоминаю… Ты ведь когда-то ходил у него в учениках?
— Да, было дело. Давным-давно.
Купец провел рукой по лицу: нос опух, глаза заплыли. Показалось, что ему снова восемнадцать лет: Лондон, снег в ботинках, кровь из носа…
Оба помолчали с минуту.
— Он хотел опозорить меня.
— Кто? Парвиш?
— Да нет же, Керью. — Пол откинулся на груду подушек. — Знает ведь, что Амброз доложит обо всем Парвишу.
Резким движением Пиндар схватил гадалку за хрупкое запястье.
— И ты обо всем знала! — Он сжимал руку, пока Констанца не съежилась от боли.
— Поэтому послала за мной? Вы оба знаете, что я не смог бы не прийти.
— Он не объяснил зачем! — Женщина попыталась вырваться, но Пол как пиявка вцепился в кожу. — Я ничего не знала, клянусь…
«Да… для образованного человека он поразительно силен», — подумала куртизанка.
— Уверена?
— Если бы знала, поступила бы так же. С радостью.
— Правда?
Торговец так резко отпустил Фабию, что она упала и ударилась головой о спинку кровати.
— Он всегда был слишком умен, — процедил сквозь зубы Пол, даже не взглянув на Констанцу, — но действовал только в своих интересах.
Купец встал с кровати и вышел на маленькую готическую аркаду, смотревшую на изгиб канала. «Амброз. Господи Иисусе! И о чем только думал Керью?»
Нервно пробежал пальцами по кудрям, по щетине на лице. Стояло раннее утро, но лучи солнца уже ярко освещали палаццо на той стороне водного потока. Оштукатуренные стены дворца покрасили в типичный для Венеции розоватый оттенок. «В нашем деле, — подумал Пол, — цвет можно назвать как угодно: хоть „румянцем леди“, хоть „опунцией“. Но как найти правильное слово, чтобы описать этот оттенок?»
Он вдохнул ставший привычным запах канала. «Сегодня будет жуткая жара». Посмотрел вниз: зеленая пучина манила прохладой. Обычно его зачаровывали и отражения стрельчатых окон в воде, и крики гондольеров, и игра света с тенью, но сейчас купец мог думать лишь об одном. «Моя гондола уплыла, — раздраженно повторял Пол про себя, — и нет смысла гадать, в каком направлении. Джона, конечно, и след простыл».
— Керью считает, ты катишься в пропасть, — заговорила сидящая на кровати Констанца, словно прочитав его мысли.
— Ах, так вот оно что! — ехидно отозвался Пиндар. — Еще есть новости?
— В Венеции об этом знает каждый торговец.
— Продолжай.
— Ты забросил дела. Проиграл все деньги. Или пропил. — Куртизанка словно решила, что терять нечего. — Позоришь уважаемую компанию.
— Это сказал мой слуга?! — возмутился Пол.
— Нет, думаю, это слова твоего друга Джонса, — нервно добавила Фабия.
— Мм… — Пиндара снова затошнило, и он прикрыл глаза.
— Мм? Это все?
— Ну, если тебя интересует мое мнение, Амброз несколько сгустил краски, — мягко произнес Пиндар. — А что он еще сказал? — с неприкрытым любопытством добавил торговец.
— Все в том же духе. Вариации на тему, если можно так выразиться. Мол, ходят слухи, что тебя прогонят из компании.
— Правда?
— Господи, да сколько же ты вчера выпил? — Констанца не могла скрыть нараставшее раздражение. — Что, вообще ничего не помнишь?
Пол промолчал.
— Он был очень зол.
— Это мне и так ясно.
— Потому что ты проматываешь деньги, пьешь, — подлила куртизанка масла в огонь, — а с такими уважаемые торговцы дел не ведут.
— Да еще и знаюсь со шлюхами.
— Да, он сказал именно так.
— Констанца, — Пиндар обернулся, — прости, пожалуйста. Амброз зашел слишком далеко.
Мужчина подошел к кровати, обнял гадалку за плечи — на этот раз очень нежно — и притянул к себе. Она не протестовала, просто прижалась щекой к его груди. Пиндар погладил женщину по волосам. Он часто так делал, пребывая в задумчивости. Куртизанка вдохнула успевший стать родным запах его тела.
— Красноречивый вздох.
— А это я вздыхаю?
Она прикрыла глаза и поняла, что устала как собака: почти две ночи не смыкала глаз. «С радостью заснула бы навечно, — подумала Констанца, — если бы ты, любимый, остался со мной». Но вслух этого не сказала.
