— Да-а? И вам тоже, ежели решили, будто это значит, что я прикончил маленькую дрянь.
— Но зачет тебе понадобилось уродовать фотографии?
— Потому что она меня вечно доставала, а поделать я ничего с этим не мог — ясно? Принцесса-недотрога, все на неё не надышатся. Только никто знать не знал, какой она бывает гадиной. Теперь-то плевать, когда её кто-то прикончил — если, конечно, её кто-то прикончил… — Он оставил фразу недоговорённой, но поскольку я не рвалась заполнять пустоту, добавил: — Слушайте, я же ничего плохого ей не сделал, она ведь уже была мертва, чёрт возьми! А я таким манером избавился от своей враждебности. — Продемонстрировав столь тонкое знание психологии, мерзавец едва не лопнул от гордости. Но, не дождавшись от меня никакой реакции, буркнул, почти со злостью: — Чё такого, а? И потом, её не вредно было малость приукрасить, бродила тут как ходячее привидение.
— Свою грязную работёнку ты проделал в прошлую среду, верно?
— Ну, если она так сказала…
— А ты-то что скажешь? — не унималась я.
— Может, и в среду, — снизошёл Тодд.
— Но Кэтрин уже не было в живых. Что ж ты так долго выжидал?
— А когда захотел, тогда и сделал.
— Тодд, ты понимаешь, что это очень серьёзно?
— Да бросьте! — скривился он. — К её смерти это не имеет никакого отношения.
— Это говорит об очень сильной ненависти к ней.
— Подумаешь! Странно только, что милая Донна ждала целую неделю, чтоб на меня донести. Обожает устраивать мне проблемы. Ясное дело, переживает из-за того, что мне о ней известно, вот и думает…
— Ну хватит! Слушать больше не желаю! Донна вообще не хотела показывать мне эти снимки. И ни в чём тебя не обвиняла — я и без неё додумалась. Донна…
— Пошло-поехало… Я ж вам ясно сказал — мне надо было избавиться от своей неприязни, вот и…
— Ты меня не убедил.
— Ха, испугали!
— Посмотрим, как тебе понравится, когда я расскажу твоей матери.
— Ой-ой-ой!
— Или бабушке. Вернее, прабабушке — у которой деньги.
Тут он слегка увял, подрастеряв наглости, и решил меня вразумить:
— Послушайте, тётенька, если б я убил Кэтрин, разве б стал навлекать на себя подозрения раскраской фоток, а?
— Возможно, тогда ты об этом не подумал.
— А сказал бы, что это моя работа? — Пока я переваривала, он подытожил: — Только полный идиот мог сказать.
В этом он прав.
На завтра я пригласила на ужин Эллен с Майком. Подумывала, не пригласить ли и Стюарта, чтоб было пара на пару, но почему-то отказалась от этой затеи. Словом, едва вернувшись от Корвинов, я взялась за приготовления. Решила, что на затравку подам лососёвый салат и крохотные пирожки с сыром. Гвоздём программы будет жареная свиная корейка с хересом — любимое блюдо Эллен, на гарнир — картофельная запеканка. Кроме того, разумеется, хороший овощной салат, а на десерт — моё фирменное лимонное суфле, Эллен его тоже любит. (Гастрономические пристрастия Майка мне пока не известны, так что будем угождать Эллен.)
Я раскатывала тесто для тартинок, по уши в муке — повариха из меня не самая опрятная, — когда зазвонил телефон. Наспех обтерев руки, я схватила трубку, изрядно заляпав её тестом.
— Дезире, ты завтра вечером свободна? — без лишних церемоний закинула удочку моя соседка Барбара.
— Я…
Слушать Барбара не привыкла:
— В «Коронете» классный зарубежный фильм, завтра последний день.
— Извини, Барбара, но ко мне на ужин придёт моя племянница с… э-э… другом.
— Ну и ладно, — ничуть не расстроилась она. — Звякну кому-нибудь из коллег.
А я почему-то обиделась: совсем мною не дорожат. Что ж… Едва я запустила руки в тесто, как телефон снова тренькнул. Я опять поспешно вытерла руки бумажным полотенцем (правда, с тем же успехом) и сказала «алло», глянув на часы. Было десять двадцать.
— Привет, это Пэтти, — объявила моя приятельница Пэт Мартуччи. — Надеюсь, я тебя не разбудила и ни от чего не оторвала? — К её чести, Пэтти выждала, пока я не уверила её, мол, нет-нет, а затем продолжала: — Если у тебя нет планов на завтрашний вечер, приглашаю на балет. Только что билет освободился. — И она вдруг разрыдалась.
— Что случилось, Пэтти?
— Это… тот мужчина, с которым я познакомилась, — выдавила она.
