Аллергия на убийства - страница 25
— Она актриса?
— Певица. Была — она уже умерла. Вроде бы она профессионально занималась пением — совсем немножко, — до того как познакомилась с отцом. И тут вдруг, едва родилась Кэтрин, мадам возомнила, что упускает шанс стать второй Стрейзанд. Но, по-моему, не последнюю роль в её уходе сыграло здоровье Кэтрин: Фелиции совсем не улыбалось растить больного ребёнка. Так или иначе, она подалась в Лос-Анджелес за славой и богатством, а в итоге спилась и умерла в преклонном возрасте тридцати одного года.
— Ваш отец женился на Донне меньше чем через год после ухода Фелиции?
— Примерно через полгода. Но они с Фелицией уже давно не ладили, так что он женился вовсе не с горя. Папа по-настоящему любил Донну.
— Между ними немалая разница в возрасте…
— Папе, когда он умер, было под семьдесят, а Донне тридцать три. Но они были очень счастливы.
На мой взгляд, я ничем не выдала своего скепсиса. Тем не менее Барри сочла нужным добавить:
— Можете не сомневаться.
Я уже хотела перейти к главному вопросу, когда она попросила:
— Пожалуйста, не говорите никому, что я вам сказала. Насчёт того, что Донна не родная мать Кэтрин. Не то чтобы тут было что скрывать, — поспешила она вставить, — просто мы с Донной друзья и она была очень добра ко мне. И мне бы не хотелось, чтобы она подумала, будто я отплатила ей чёрной неблагодарностью, сплетничая про неё. Тем более в такой момент.
Я заверила Барри, что, хотя мне и придётся упомянуть полученные от неё сведения, их источник я разглашать не стану. Уладив таким образом проблему, я перешла к главному:
— Насколько я поняла, в день смерти Кэтрин вы были на работе.
— Да. Во всяком случае, в тот момент, когда она… когда это случилось.
— С вами ещё кто-то был?
— Автор проекта, над которым я сейчас работаю, пробыла до начала двенадцатого, потом ушла домой. А мне надо было ещё немножко потрудиться.
— Значит, с одиннадцати вы были в офисе одна?
— Ну да.
— Кто-то может подтвердить ваше присутствие там? Например, уборщица? Или охранник?
— Нет, мы арендуем особняк. Охранника вообще нет, а уборщицы я не видела.
— Пока вы там сидели, вам кто-нибудь звонил?
— Сондра — моя подруга Сондра Кинг — звонила примерно без двадцати два, чтобы сообщить о Кэтрин. Но я к тому времени уже ушла, в полвторого или около того. — Она в упор посмотрела на меня. — Послушайте, я не убивала Кэтрин. Её никто не убивал. Моя бабушка весьма эксцентричная особа, и вы это скоро поймёте, если уже не поняли. Но навязчивая идея, что Кэтрин убили, — это уже чересчур, даже для неё. Лучше бы оставила мою бедную сестричку в покое.
С этими словами Барри Лундквист закрыла лицо руками и разрыдалась.
Я заручилась разрешением Барри ещё раз поговорить с Тоддом.
— Только не надо верить всему, что он вам наболтает, — предостерегла она.
Вскоре деточка, с мрачной миной, нехотя притащился в малую гостиную.
— Луиза сказала, вы хотите о чём-то меня спросить.
— Разговор займёт всего несколько минут.
— И не вздумай нести околесицу, Тодд, — предупредила его Барри. — Отвечай честно. — Она повернулась ко мне: — Оставлю вас наедине.
И прежде чем я успела завопить: «Нет! Избави бог!» — она вышла. Едва за ней закрылась дверь, Тодд прошипел:
— Мне из-за вас вчера здорово влетело, между прочим.
— Из-за меня? Слушай, приятель, ты уже достаточно большой, чтобы отвечать за свои поступки. А вчера ты вёл себя как злобный придурок.
— Да бросьте, уж и повеселиться нельзя! Вы чё, никогда ребёнком не были, толстуха?
Нет, я, конечно, отлично знакома с пословицей «Хоть горшком назови…», но всё равно обидно.
— Была, не сомневайся, прошипела я в ответ, — и не пай-девочкой. Но к счастью, такой… такой, как ты, я уж точно никогда не была. — Пока он переваривал ответ, я пыталась взять себя в руки, в очередной раз вспоминая о нежном возрасте Тодда. И надо было затеять словесную дуэль с юнцом, у которого ещё голос ломается! Я вдруг ощутила себя круглой дурой. И потом, чего добьёшься от этого чудовища, если он будет считать меня своим заклятым врагом? Так что, упрятав подальше своё ядовитое жало, я сказала, что, дескать, огорчена, если у него были неприятности, — правда, каяться и бить себя кулаком в грудь не стала.
