Вернувшись в Шинон, король слег окончательно. Он отправил своего канцлера, мэтра Роже к Филиппу с требованием прислать ему список предавших его сеньоров. В самом деле, они условились сообщать друг другу имена предателей. Генрих попросил Вильгельма Маршала прочитать ему этот список. Взглянув в него, тот невольно вскрикнул от изумления: возглавлял этот список Иоанн Безземельный, любимый сын, тот, ради кого Генрих не побоялся посеять разногласия между старшими сыновьями. Маршал хотел читать дальше, но старый король его прервал: «Довольно об этом». И, повернувшись лицом к стене, двое суток оставался недвижим. На третий день изо рта и носа у него хлынула кровь: король был мертв.
Вижу, что настают долгие дни,
На стволах [деревьев] расцветают цветы;
Слышу пение и щебет птиц
Из кустов, где удерживает их
Холод, но на вершинах,
Среди цветов и первых листьев,
Всякий радуется на свой лад.
Гильом де Кабестань
Вильгельм Маршал был направлен Ричардом в Англию с поручением освободить его мать, королеву Алиенору. По словам посланца, он застал ее «уже освобожденной, в Винчестере, и более величественной, чем когда-либо».
После нескольких месяцев полу-свободы, которые выпали на ее долю в 1184 и 1185 г., Алиенора опять ушла в тень, супруг снова отправил ее под надзор Ральфа Фиц-Стефана, Генриха де Берневаля и Ранульфа де Гланвиля — все трое были надежными, безупречно преданными и проверенными людьми. Легко себе представить, какими горькими для королевы были эти последние годы: Генрих призвал ее к себе в Нормандию лишь для того, чтобы использовать в качестве пугала и таким образом попытаться заставить Ричарда слушаться, пригрозив ему восстановить власть матери в пуатевинских землях; после этого она немедленно снова оказалась в заточении — заточении, которое намного тяжелее было сносить теперь, после того, как она глотнула свободы.
Но смерть Генриха 6 июля 1189 г. значила, что час освобождения пробил. В самом деле, Алиенора не стала ждать и освободилась сама, а ее добросовестных стражей, которым приказано было за ней присматривать, видимо, слишком беспокоила собственная участь, так что они и не стали возражать. И немедленно начался удивительный верховой поход: королева, еще вчера бывшая пленницей, скакала из одного города в другой, из одного замка в другой, повсюду освобождала пленников, заставляла по справедливости решить дела тех, у кого были жалобы на королевских шерифов, исправляла по пути все последствия злоупотреблений властью, какие некогда совершал ее ныне покойный супруг.
Повсюду, где она проезжала, дул ветер свободы; начиналось новое царствование, и теперь никто не боялся, что его посадят в тюрьму, а тем более повесят за простое браконьерство. И многие решения, принятые королевой и ставшие законом для всего королевства, показывают, насколько она во время своего долгого заточения была открыта проблемам своего времени, насколько ей было не свойственно замыкаться в эгоистических переживаниях. Именно тогда она установила единую меру емкости для зерна и жидкостей, а также меру длины для тканей и монету, действительные на всей территории Англии. Это внимание к экономическим требованиям вызывает восхищение: в Пуатье Алиенора была душой «судов любви», во время которых неутомимо рассуждали о тонкостях куртуазности; она была источником вдохновения для Бернарта де Вентадорна и, возможно, подсказывала сюжеты для романов Кретьену де Труа; она была воплощением Донны, которой поклонялись рыцари и поэты, — и вот теперь она проявляет незаурядный практический ум, понимание потребностей своего времени, на какие ее муж, столь искусный в строительных делах и в военной науке, оказался абсолютно не способен. То, что один и тот же отрез ткани измерялся по-разному в Йорке и Лондоне, одно и то же количество пшеницы определялось по-разному в зависимости от того, где это происходило, в Корнуэльсе или Суррее, совершенно очевидно, представляло огромное неудобство как для крестьян, так и для торговцев; а что касается монеты, многочисленность ее вариаций была на руку разве что менялам. Конечно, в стране, достигшей полного экономического процветания, подобное упорядочение необходимо, но пройдет еще много, очень много времени, прежде чем то же самое будет сделано во Франции.
