«Есть такие добродетели и в других предметах, и даже хлеб имеет свою собственную добродетель, и разве мы не знаем, что чистейшие части хлеба и вина могут быть преобразованы в плоть и кровь? [Удивительный перескок мысли к таинству пресуществления][49]. Разве мы не знаем, что от невидимой формы растительной может произойти видимая форма животная, — но, естественно, это не вид [что означает внешний вид хлеба и вина] преобразуется в этот момент, а только форма, в смысле аристотелевской и католической доктрин. Поэтому кто может сомневаться, что наше искусство [алхимия] может творить намного лучшие философские превращения в человеке, чем природа может сделать через хлеб и вино, и что есть еще другие вещи в природе, которые обладают даже большей природной добродетелью и небесным влиянием, чем те, что вы видите в хлебе и вине».
Здесь Дорн не слишком отчетливо (но очевидно, если внимательно читать) намекает на таинство пресуществления и использует этот момент как доказательство возможности сверхъестественной трансформации грубых материальных объектов. Если благодаря словам священника хлеб и вино превращаются в тело и кровь Христовы, почему бы таким возможностям не существовать повсюду в природе?
Это была часто встречающаяся мысль средневековых алхимиков. Они совершенно правильно понимали, что таинство пресуществления есть в каком-то смысле алхимическая операция, потому что официальная догма признает, что грубая, профанная материя, такая как хлеб и вино, вдруг становится носителем божественной реальности Сына Божьего. Он воплощается в хлебе и вине. Очень многие алхимики нападали на этот факт и говорили: «Почему эта трансмутация должна ограничиваться только тем маленьким кусочком гостии и той капелькой вина, что хранятся в церкви? Почему это невозможно с другими веществами? Если это возможно в принципе, это должно быть возможно везде». Этот довольно шокирующая обобщающая мысль приходила многим, и вы, вероятно, помните, что в «Психологии и алхимии» Юнг даже цитирует алхимический текст, написанный венгерским священником, который шаг за шагом сравнивает алхимическое делание с таинством пресуществления[50]. Дорн здесь ссылается на тот же факт:
«Тот, кто не хочет в это верить, должен просто сначала попробовать заняться искусством алхимии; если он не знает его, то он никогда ничему не научится».
Далее идет диалог между Potentia и «единым человеком». Mens и другие фигуры уже не существуют. Остается только vir unus, единый человек. Это шестая степень делания.
Vir unus: Открой, пожалуйста, Potentia.
Potentia: Кто там?
Vir unus: Меня послала Добродетель.
Potentia: Зачем?
Vir unus: Чтобы укрепить добродетели, которые я получил от слуги истины, Frequentia.
Potentia: Как, по-твоему, это произойдет?
Vir unus: Благодаря Potentia.
Potentia: Кто есть Potentia?
Vir unus: Potentia истины.
Potentia: В чем, по-твоему, заключается истина?
Vir unus: Я думаю, что истина заключается в правде Божией.
Potentia: Ты достоин моего подтверждения. [Potentia означает своего рода отверждение и подтверждение — мы бы назвали это увеличением силы личности]. Поэтому теперь слушай: потенция, или сила, есть постоянство добродетели, которая получена от Бога. Никто не должен думать, что у него была бы даже малейшая искра добродетели, если она не дана ему Богом. Только у тех, кто строит на скале истины, царство твердо устоит. Потому сейчас беспокойся только о добродетели, которая есть сама истина, так что ты станешь силен в бою, как лев, и сможешь победить все силы мира сего, и потому ты не боишься даже смерти и тирании дьявола.
Я хочу дойти до некоторых более важных частей, так что я перейду к седьмой степени, степени чуда или философии.
«Чудо есть эффект постоянства истины, и для объяснения этого я использую пример. Однажды философ был осужден тираном, потому что говорил слишком много правды, и тиран приказал заживо поместить его в дыру в скале, а затем медленно раздавить его железными инструментами. Но философ воскликнул: „Ладно, мучь меня, тиран, уничтожь мое тело, но ты не сможешь сломить мой дух!“. Тиран так разозлился, что приказал отрезать философу язык. Но философ откусил свой язык и выплюнул его в лицо тирану. Посмотрите же на чудесное постоянство человека, который, даже претерпевая такое мученичество, принял смерть с удовольствием и преодолел мирскую тиранию».
