Вероятно, поэтому Великий Физик зашифровал ее туманным словом «интракосмос»
— внутренний космос. Непосвященному оно ни о чем не скажет, да и братья-ученые изрядно поломают головы, прежде чем разгадают его скрытый смысл.
Исследовать интракосмос ученый решил на всякий случай, для очистки совести — больно уж мало шансов было на то, что проселочная дорога, на которую он так опрометчиво съехал со скоростной магистрали, это и есть кратчайший путь к успеху.
«Узнаю, что там, за ближайшим поворотом, и обратно!» — успокаивал себя
Великий Физик.
Но случилось так, что «одиозная» проблема всерьез захватила ученого, а вскоре вызвала переполох в мире науки. Произошло это после еще одного, совсем уже фантастического, открытия, которое приписали Великому Физику, хотя сделал его УМ.
— Говоришь, ядро Земного шара полое и внутри скрыт разум? Но твои пояснения, все эти тензоры и биэралы, до меня туго доходят. Нельзя ли попроще?
— Когда мы с тобой сидели за одним школьным пультом, Абрагам, ты и то был сообразительней, — недовольно проговорил Великий Физик. — Ну, ладно, что с тебя взять… Знаешь хоть, что к началу двадцать второго века поверхностные залежи полезных ископаемых истощились?
— Положим, не к началу, а к концу, — поправил Седов.
— Это после того, как произвели ревизию заброшенных разработок и выскребли остатки. А затем приступили к поискам глубинных месторождений: бурили скважины вплоть до поверхности Конрада, отделяющей гранитный слой от более глубокого базальтового…
— Километров до тридцати?
— Даже до сорока. Иногда удавалось обнаружить богатейшие месторождения, но чаще колоссальный труд затрачивался впустую. Научное обеспечение было примитивным: сейсмические волны — эхо взрывов, а там гадай, граница раздела или трещина? И когда научились добывать сырье из космоса, от промышленного использования глубинных ресурсов отказались.
— Космические разработки слишком дороги, — заметил Седов.
— Дело не только в этом. Каждый старт ракеты истончал слой озона.
Восстанавливать его было сложно и недешево, не говоря уже о стоимости самих разработок в космосе. Железо, добытое таким способом, по цене приближалось к золоту. Пришлось расплачиваться за легкомыслие предков, живших по принципу: «после нас хоть потоп»! И это еще один убедительный повод реконструировать исторический процесс, — подчеркнул Великий Физик.
Преземш поморщился.
— Опять ты за свое!
— Не перебивай меня, Абрагам! Оставь свои вельможные замаш-ки! Г-м-м…
Так вот, около двухсот лет назад открыли акустическую сверхпроводимость, слыхал о ней?
— Нет, — признался Седов. — Наверное, что-нибудь вроде электрической сверхпроводимости?
— Вроде-вроде… — ворчливо передразнил Великий Физик. — Тогда уж вспомни и сверхтекучесть, она из того же ряда. Но вообще-то аналогии помогают проникнуть в суть явления. Природа нередко повторяется, у нее свои штампы.
И что любопытно, физика процессов может быть различна, а математическая модель одна и та же.
— Ну и что дала акустическая сверхпроводимость?
— Позволила геофизикам разработать и внедрить в практику более совершенные методы глубинной разведки полезных ископаемых.
Преземш начал терять терпение.
— Я сыт по горло, Павел. Сначала ты оглушил меня биэралами, теперь усыпляешь скучной лекцией. Какое отношение все это имеет к внутриземному разуму, если, конечно, он существует?
— Больно уж ты нетерпелив, Абрагам, — сердито сказал Великий Физик. -
Коли намерен мне помочь, молчи и слушай. В кои-то веки обратился к тебе, а ты…
— Да ладно, не кипятись, — поднял руки Седов. — Продолжай, пожалуйста!
— Я как раз перехожу к сути дела. Полгода назад при глубинном зондировании зафиксировали странную инфразвуковую помеху, но даже не попытались разобраться в ее происхождении. Ограничились кратким сообщением в модемном «Геофизическом вестнике», и на том спасибо. А я, вернее УМ, ознакомившись с этим сообщением, проанализировал характер принятых колебаний, и оказалось, что они вовсе не помеха, а сигнал, то есть осмысленное сообщение. Его удалось расшифровать.
— И каким образом? — заинтересовался Преземш.
