– Эй вы, кладбищенские крысы, ну-ка отставить разговорчики! Копайте живее, нечего лясы точить! – прикрикнул на солдат с иностранным акцентом унтер-офицер.
– А чего копать-то, ваше благородие. Вот он, гроб, счас подцепим его и будем вытаскивать, – донеслось из разрытой могилы.
Кряхтя, солдаты извлекли наружу перепачканный глиной дощатый гроб.
– Откройте крышку, – приказал унтер-офицер.
Когда его команда была исполнена, он подошел к гробу и тут же отпрянул от него, прикрыв нос шелковым платком.
– И что ж ты так завонял, братец? – укоризненно произнес Иван Шервуд, а солдатам громко крикнул. – Давайте закапывайте его обратно. Доктору такой покойник не нужен. Совсем протух.
В тот же вечер, когда совсем уже стемнело, в дом начальника Таганрогского гарнизона постучали настойчиво и требовательно.
– Кого еще принесла нелегкая? – сердито пробурчала разбуженная жена.
– Сейчас я научу этого полуночника хорошим манерам! – многообещающе заявил рассерженный супруг.
– Кто там? – рявкнул он, подходя со свечкой к двери.
– Шервуд.
Голос гарнизонного командира сразу изменился до неузнаваемости, в нем даже появились нотки подобострастия.
– Вы? Так поздно? Что-то случилось?
– Да, случилось, – бесцеремонно заявил унтер-офицер, сбрасывая с плеч промокший плащ. – Мне необходимо задействовать запасной вариант. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Да-да, конечно, Его превосходительство генерал-адъютант Дибич уже поставил меня в известность – залепетал полковник. – Когда вам подготовить объект?
– Чем раньше, тем лучше. У нас уже все готово. Дело за вами.
– Что ж, пойдемте в казармы. Только учтите, я лишь вызову его, а дальше вы делайте с ним, что хотите.
– Чрезмерная спешка нам ни к чему. И потом тут надо действовать тонко, чтобы Его Величество ничего не заподозрил. Он и так на меня уже косо смотрит после случая с Масковым. Вот что, полковник, а не послать ли вам этого голубчика куда-нибудь с каким-то важным поручением, а когда он отлучится из казармы, объявите во всеуслышание о побеге? Ведь этот унтер-офицер не отличается робким нравом. Никто и не заподозрит вашей хитрости. А что полагается за побег? Шпицрутены. Если горемыка и пройдет сквозь строй до конца, то все равно попадет в госпиталь. А там в случае чего мы ему поможем попасть на небеса. Каково задумано? И главное – государь ничего не заподозрит.
– Но моя офицерская честь? Как я буду после этого обмана смотреть солдатам в глаза?
– Да бросьте вы сентиментальничать. Какая честь, тысяча чертей, если вы получите такую кучу денег и теплое местечко в Петербурге? Или вы хотите всю свою жизнь просидеть в этой дыре?
– Хорошо. Я уже одеваюсь и иду в казарму. Отошлюка я его с поручением в Новочеркасск. Только чтоб никто меня не видел. А завтра утром объявлю о побеге.
– Вы очень сообразительны, полковник. У вас впереди большое будущее. Только умоляю: впрямь не упустите этого голубчика. Он – наш последний шанс. И с наказанием тоже не тяните. Можете даже завтра пропустить его сквозь строй, чтобы сильно не разболтался.
Он спал дурно. Только сейчас, когда болезнь отступила, он был в состоянии подвести итог всей своей предыдущей жизни. То, что предстояло сделать ему в ближайшие дни, нисколько не пугало его, а наоборот, манило своей неизвестностью, новизной впечатлений и нового положения. Интересно, каково это чувствовать себя простым смертным? – подумал Александр и улыбнулся в темноте от одной этой мысли.
Потом ему вспомнилась аракчеевская Настасья. Рябая, чересчур дородная, чтобы быть красивой, злая, но удивительно чувственная женщина. Эдакая российская Кармен. Он один из немногих понимал своего теневого канцлера и иногда по-мужски даже завидовал ему. И вот теперь этой взбалмошной и страстной женщины не стало. Об этом ему написал Аракчеев, объясняя причину, по которой он не может лично приехать в Таганрог, в том самом письме, что доставил покойный Масков.
– Одни покойники меня окружают. К чему бы это?
Опять пришла на ум Настасья. И он почувствовал, как в нем просыпается похоть. Так с ним часто случалось по ночам, во время бессонницы. Хорошо, если он ночевал у Марии Нарышкиной в ее дворце на Фонтанке или на даче на Крестовском острове. Ее всегда можно было разбудить и утешиться, она против этого никогда не возражала. А сейчас за стенкой спала лишь равнодушная чахоточная жена, которая лишь по ошибке природы родилась женщиной.
