Через неделю Boston Glob сообщила, что на яхте американского миллиардера Дэниэла Харта в порту Джорджтауна на Большом Каймане произошел пожар. Два члена команды погибли. Самого мистера Харта чудом спасли русские туристы, швартовавшиеся на своей яхте рядом на пирсе.
Еще через неделю господин Харт продал нашей компании свои акции «Востокнефтегаза» за пятьдесят миллионов долларов.
Штаб-квартира моей новой «дочки» располагалась в Томске. Правило этикета требовало моего обязательного появления там для личного знакомства с руководителями области. Хоть я и вырос сам в провинции, но к провинциалам отношусь с большой осторожностью. В молодости они вообще мне представлялись людьми второго сорта, неудачниками, так и не сумевшими перебраться в столицу. И многие из областных и городских начальников, которые затем встречались на моем пути, не смогли опровергнуть эту мою юношескую гипотезу.
Но в Томске все сразу получилось иначе. Губернатор, несмотря на показное добродушие, оказался человеком твердым и волевым. Он имел свой личный кодекс правил, которым неизменно следовал в жизни и которые Система не смогла из него выбить. Я сразу понял, что купить его нельзя. Такие люди не продаются. Их можно сделать только вынужденными союзниками под давлением обстоятельств непреодолимой силы. Томский губернатор, как мог, служил своей области, но он вынужден был подчиняться российским законам и указам президента.
При первой же нашей встрече мы разругались с ним вдрызг. Он предъявил мне претензии, что из‑за введения в холдинге трансфертных цен на нефть бюджет его области стал меньше получать налогов и что, хотя он по образованию не нефтяник, такого термина, как «скважинная жидкость», в нефтедобыче никогда не встречал.
Я улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой, на какую был способен, и ответил:
– Господин губернатор, внутри своего холдинга мы устанавливаем такие цены на свою продукцию, какие считаем нужными. И из скважин на томских месторождениях, к вашему сведению, нефть добывается со значительным содержанием воды, а за воду я платить ничего не намерен.
Как он возмутился при этих моих словах, стал кричать, что он пожалуется на меня президенту, что я веду бизнес нецивилизованными методами, что с таким отношением к нуждам области мы с ним явно не сработаемся.
Я подождал, пока губернатор остынет. А потом спокойно сказал ему:
– Я заплатил за эту компанию Российской Федерации пятьсот миллионов долларов. Это почти пятнадцать миллиардов рублей. И пока я не верну обратно вложенные в нее деньги, о какой-либо благотворительности в вашей области говорить преждевременно. А если вы будете мешать моей работе, то, поверьте, мне тоже есть кому пожаловаться на вас. В крайнем случае, если мы не достигнем компромисса, на Томске свет клином не сошелся. Нефть можно добывать и в Красноярском крае, а ваша область тогда останется вообще без налогов.
Правы все-таки мудрые китайцы: кризис на самом деле – не только угроза, но и шанс. Сейчас, по прошествии семи лет, я оглядываюсь назад и понимаю, что если бы не было того августовского дефолта по ГКО, рыночная экономика в России вряд ли состоялась бы.
Это была настоящая очистительная буря, показавшая, кто в нашем бизнесе чего стоит. Очень многие разорились, но нашли в себе силы снова начать все сначала. И сейчас они владеют процветающими предприятиями. Кто был слабее, те уехали из страны. Но я не думаю, что они от этого стали счастливее. Выжили сильнейшие. Или те, кто вовремя приспособился к переменам? Но для российской экономики и девальвация рубля, и реструктуризация долгов пошли только на пользу. Если раньше деньги можно было делать из воздуха, например на ГКО, то теперь надо было работать. Если хочешь хорошо зарабатывать, иди в реальный сектор, производи реальный товар, оказывай востребованные на рынке услуги. Богатей вместе со страной, но не отдельно от нее. Халявы больше не будет.
Это была самая удачная сделка в моей жизни. Я каким-то шестым чувством тогда, в сентябре 1998‑го, почувствовал, что настал момент сделать выбор: с Россией я или нет. Я его сделал. Поставил все на Россию. И даже сейчас, сидя в тюрьме, я об этом не жалею. Я все сделал правильно.
