Дед Яков был личностью неординарной. Четырнадцати лет от роду он сбежал из дома на золотые прииски в Якутию. Вернулся уже возмужавшим молодым человеком, да еще и с золотишком. Всем девяти сестрам справил приданое и выдал их замуж. А вскоре и сам обзавелся семьей. Украл красавицу Машу с коршуновской заимки и привез ее в родительский дом. Даже в сельсовете брак не успели зарегистрировать, как деда призвали в Красную армию. Вначале был Халхин-Гол, потом финская кампания. Меньше года пожил Яша Ланский с молодой женой, как грянула Великая Отечественная война. Дед ушел на фронт, а через месяц бабушка родила мою маму.
Дочку ему довелось увидеть лишь через пять лет, когда после тяжелейшего ранения в Восточной Пруссии, уже после победы, дед вернулся домой весной 1946‑го. А к концу года семья еще увеличилась сразу на двух девок – Сашу и Раю.
Воевал дед в артиллерии. За его плечами Сталинградская битва, Курская дуга, освобождение Крыма. Два ордена – Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Медалей не счесть. Все боевые награды он подарил мне – своему первому внуку. В четыре года мне сшили китель, и я навесил на него все дедовские регалии. Если кто-нибудь из взрослых спрашивал меня, кем я хочу стать, когда вырасту, я с важным видом отвечал: «Генералиссимусом!» Все дедовские награды, даже ордена, я растерял. Впрочем, дед и не сильно ими тогда дорожил. Он четверть века праздновал победу.
Из дедовского поселка ушли на войну восемнадцать мужиков, а вернулись всего двое. В окрестных деревнях процент выживших был приблизительно таким же. И хотя дед ни дня не просидел за школьной партой, читал с трудом, а писал и того хуже, его вскоре по возвращении с фронта назначили председателем местного колхоза. Герой, фронтовик был просто обязан занимать руководящую должность. Только вот свои новые обязанности дед истолковал по-своему.
Ему выдали персональную бричку и гнедого жеребца. Колхоз был большой, много приходилось ездить, ночевать в отдаленных деревнях. У деда в каждом отделении была своя жена, а иногда и несколько. Благо на мужиков тогда был спрос особый. Да и трудно было устоять крестьянкам перед таким красавцем. В кителе, перетянутом кожаным армейским ремнем с блестящей пряжкой, широких галифе и скрипучих хромовых сапогах, с русой гривой вьющихся волос, зачесанных назад, на двуколке, запряженной гнедым жеребцом, он, наверняка, был неотразим.
Особенно выделял дед счетовода Лушку. Тридцатилетняя вдова была не промах выпить и погулять. Однажды дед с ней напился самогона в конторе и притащил ее домой. Девчонки спали на печи, а мама моя не спала и подглядывала. Пьяный папаша завалился с любовницей на кровать, а бабушку заставил стаскивать с себя сапоги. Она не выдержала такого издевательства, достала из кладовки скипидар и выплеснула на Лушку. Та завизжала благим матом и голышом выскочила на улицу. Дед расхохотался и скоро заснул. А бабушка пошла в сарай, накинула веревку на стропило, затянула петлю и удавилась. Спасибо маме, она вовремя позвала соседей, бабушку успели откачать.
А в зиму 53‑го, в аккурат под новый год, дом Ланских подожгли. Кто-то из рогатых мужей не выдержал и пустил деду «красного петуха». До весны погорельцы перекантовались у родственников, а с первым теплом двинулись в более обжитые края, в Воронежскую область, к боевым друзьям деда. Но не прижились там сибиряки. Деду местные жители не пришлись по душе, прижимистые, скрытные, не то что в Сибири. Ни выпить не с кем, ни закусить. И рванул он с семьей по осени обратно за Урал. Только не в родные края. Там все равно жить негде было, да и врагов из обиженных им мужей было много. А чуть южнее, в Северный Казахстан, в Семипалатинск, к двоюродному брату жены. Устроился на работу завхозом в индустриальный техникум. Купили половину дома. Девчонки пошли в школу. Жена тоже нашла работу – сторожем в облпотребсоюзе. Зимой дед имел еще халтуру: подшивал знакомым валенки. Жили, конечно, бедно, но на еду и деду на водку денег хватало.
На шестидесятом году жизни ветеран войны стал резко терять зрение. Ему сделали две операции, и врачи предупредили, что если не сменит образ жизни, ослепнет совсем. И он в один день завязал и с питьем, и с куревом. Растолстел, стал важным и скупым, заказал орденские планки и надевал их по праздникам или когда ходил в собес по поводу пенсии. Только шесть лет прожила бабушка с трезвым мужем. Она умерла от инсульта в день своего рождения. Ей исполнился всего 61 год.
