Параллельно упорядочивается разрыв с Идой, что особого интереса не представляет. С весны они не живут вместе. Чтобы спокойно работать вне парижской суеты, он снимает большую виллу, особнячок Генриха IV в Сен-Жермен-ан-Лэй, подумать только, городе, где похоронен его дедушка-маркизик. В связи с этим не построить ли неподалеку замок своей мечты, деньги потом потекут рекой и возместят расходы. И он начинает покупать земли, примерно три гектара[48] в местечке Монферран в Порт-Марли. Свой проект он излагает архитектору Ипполиту Дюрану, тот растерян:
— Но, господин Дюма, почвы здесь глинистые, на чем же будет стоять наш замок?
— Вы дороетесь до туфа или построите в подземелье две аркады.
— Это будет стоить несколько сотен тысяч франков.
— Да, я думаю.
Не меньшую щедрость проявляет он и в отношении полюбовных условий развода. По нотариальному контракту[49], он обязуется выплачивать Иде годовую ренту в двенадцать тысяч франков, за три тысячи франков он выкупает у нее свою личную мебель, она же обязуется заниматься воспитанием его дочери. Итак, увозя с собой новую Мари Дюма, но уже не «du mas», как ее прабабушка-рабыня, Ида окончательно уезжает к Виллафранка. В дальнейшем ее отношения с Александром обострятся. Он платит ей нерегулярно, и она прибегнет к правосудию. В 1847 году он забирает у нее дочь, а в следующем году должен по решению суда выплатить ей сто двадцать тысяч в возмещение несуществовавшего приданого — плата за превращение священного акта бракосочетания в зрелищную комедию. И предел всему то, что он обязан заплатить эту сумму. Когда в 1849 году Ида умрет от рака в возрасте сорока восьми лет, он напишет в письме к Альфонсу Карру, от которого узнает эту новость: «Год назад мадам Дюма приезжала в Париж и заставила меня заплатить за свое приданое 120 000 франков. У меня на руках ее расписка». Надгробная речь, в которой Виллафранка говорит о ней с неомраченной восторженностью и с болью: «Умирая, эта женщина, перед Богом клянусь, унесла с собой половину моей души». Могла ли Ида желать большего от своего очаровательного принца?
Освободившись от этой женщины, Александр надеется, что станет жить не как отец живет с сыном, но как зрелый мужчина со своим молодым другом, которому он намерен передать собственную потребность в творчестве, роскоши и в многочисленных любовных связях, что не исключает и милой двусмысленности: «Милый друг, ты прекрасно знаешь, что, будь ты гермафродитом и получи ты от Господа вместе с гермафродитизмом кулинарный талант, я не желал бы для себя лучшей любовницы. Но, к несчастью, Господь обошелся с тобой иначе»[50]. Соединение сексуальных наклонностей с качествами безупречного слуги, оказывается, стало быть, необходимым. Отсюда ангажемент для новой актрисы в александринском театре. Об этой Селесте Скриванек мало что известно, кроме того, что она сама написала в письме к младшему дюма[51]: «Батюшка ваш заставляет меня подолгу работать: я пишу под его диктовку; я счастлива и горда служить секретарем ему, человеку, столь разностороннему». Вот, кто выгодно сменил Рускони и Альфреда Летелье вместе взятых и кто оказался еще и прекрасной хозяйкой: «Я как раз подрубаю ваши платки; как только портной закончит ваши панталоны, всё вместе вам будет немедленно отослано». Александр с сыном намерен в конце октября съездить на неделю в Бельгию. Ей удается поехать вместе с ними: «Я поеду путешествовать вместе с вами в мужском обличии; портной только что снял с меня мерку», Александр постоянен в своих вкусах к травести на шекспировский манер. И хотя она и подписывается в письмах «ваша любящая мамочка», младший Дюма все равно объявит ее «ужасной женщиной»[52]. Подобный же приговор выносит ей и Жюль Жанен: «Ужасная девица, наполовину пруссачка, наполовину голландка, говорящая на каком-то тарабарском наречии». И, наконец, для Мари Дюма Селеста Скриванек останется только «женщиной дурного поведения». Но хотя бы это было и так, даже прихоти писателя служат мотором в его творчестве.
Состояние благодати сохраняется в 1845 году. Продолжение «Графа Монте-Кристо» и «Королевы Марго», публикация «Войны женщин», завершение романа «Двадцать лет спустя», которому многие отдают предпочтение (возможно ли это!) перед «Тремя мушкетерами» в серьезности размышлений по поводу крушения энтузиазма, неожиданные повороты интриги в «Шевалье де Мэзон Руж», пламенеющая «Гопожа де Монсоро», действие которой хронологически примыкает к «Королеве Марго» и происходит в том времени, которому Александр отдает предпочтение, начиная с «Генриха III и его двора», с его двуполыми персонажами, единством дикой жестокости и безумной любви, мужественной храбрости и почти женской элегантности, и со странной парой, которую образуют Генрих III и его шут Шико. Александр как раз в процессе реального воплощения своей мечты: строительства замка и создания бессмертного и столь долго вынашиваемого творения: «Кстати, папочка, [пишет он Беранже] вся моя грядущая жизнь состоит из клеточек, уже заполненных будущими работами, существующими в эскизах. Ежели Господь подарит мне еще пять лет жизни, я завершу Историю Франции с Людовика Святого до наших дней. А если подарит десять, то я объединю Цезаря и Людовика Святого»
