Альбом красавцев - страница 8

Однако отстраненный прелюбодей Пафнутий из города не уехал, а продолжал жить на прежней квартире недалеко от церкви в ожидании решения своей судьбы.

Надо заметить, что новый батюшка, отец Аркадий, совсем даже не похож на попа. Заберет волосья под шляпу, наденет пальто модное с цветным шарфом, брючки узкие, туфли остроносые, — никогда не скажешь, что идет служитель культа. Его у нас стали звать поп-стиляга.

Церковь стоит на окраине города. Мимо нее люди едут на базар. Как-то ехали колхозники-хуторяне, везли битых гусей в город на продажу, капусту квашеную, яйца куриные. И был с ними ребеночек, вернее сказать младенец, дитя, которое они хотели между делом окрестить.

Остановились хуторяне возле церкви, а она заперта: рано. Тогда они по старой памяти постучались к отцу Пафнутию. Тот, понятно, не признался им, что он отстраненный, — не хотел пропустить прямо в карман текущие денежки — и предложил произвести обряд крещения у него на квартире: дескать, в церкви холодно, как бы не простудить ребеночка. А хуторянам что? На квартире так на квартире, еще лучше. «Делайте, батюшка, только по-шибче!» «Сделаем мигом, несите дитя!»

Кумовья взяли с возу дитя, принесли на квартиру к Пафнутию. Матушка Елена Ивановна разожгла керогаз, стала воду греть в суповой кастрюле. И вдруг, откуда ни возьмись, появляется молодой поп отец Аркадий. Уж не знаю, кто его надоумил явиться так рано к Пафнутию — нечистый дух или божьи ангелы, — только заявился. И сразу же к отцу Пафнутию с грозным выкриком:

— На каком основании, батюшка, совершаете левые требы?

— А какое вам дело? Идите вы, батюшка… к такой-то матушке.

Отец Аркадий к хуторянам:

— Деньги за левую требу им у вас взяты?

— Нет еще!

— Прекрасно! — и хвать ногой по керогазу с кастрюлей, стоявшему на полу. Вода разлилась.

Тут отец Пафнутий озверел и съездил отца Аркадия по сусалам. Тот в долгу не остался и заехал отцу Пафнутию между глаз. Завязалась меж святыми отцами страшенная драка. Одолевал отец Аркадий, как более молодой и более прыткий, к тому же он оказался боксером и надавал своему товарищу по работе здоровенных «антрекотов» или «оперкотов» — как они там называются по-боксерски? Кумовья в страхе убежали из квартиры на улицу, как только между попами началась драка. Младенца спасла матушка Елена Ивановна. Она подхватила бедное дитя на руки, вынесла на улицу и отдала кумовьям, шепнув:

— Привозите попозже, когда батюшки… выяснят свои идейные разногласия и отец Аркадий уйдет к себе.

Мне эту историю рассказал на базаре пожилой хуторянин, у которого я купил превосходного гуся за сравнительно недорогую цену. При этом он выразился так:

— Нехай уж оно лучше растет некрещеное, то дитя, чем этакие страсти, хай им грець, этим служителям культа боговой личности, прости меня, господи, грешного!..

Они условились встретиться в семь часов вечера на углу, у будки телефона-автомата, чтобы затем вместе отправиться в кино.

И Катя Пляскина, как всегда, явилась первая, когда на уличных часах было только без четверти семь.

Она заняла позицию и стала ждать Люсю. И конечно, Люся Телятник, как всегда, опоздала.

Было холодно. Сухие и редкие снежинки медленно, словно на парашютиках, опускались на землю. Через полчаса ожидания Катя озябла.

Сначала она сердилась на Люсю и мысленно всячески ругала ее, потом стала жалеть себя.

«Если я родилась толстой и некрасивой, — горестно размышляла Катя Пляскина, — то это еще не значит, что она может так не считаться с моим самолюбием! Вот возьму простужусь и заболею крупозным воспалением легких — пусть тогда помучается!»

Прошло еще двадцать минут. Теперь чувство трогательной, волнующей до слез жалости к себе сменилось у Кати чувством смутной тревоги. Опоздание было слишком велико даже для такого легкомысленного и эгоистического создания, как Люся Телятник. Надо было действовать, а не стоять пассивно под этими проклятыми часами. Катя решила пойти Люсе навстречу, к остановке ее троллейбуса, и в ту же минуту увидела подругу, идущую по переулку.

Разрумянившаяся от мороза, в меховой шапочке-менингитке, с рыжеватой модной челочкой на лбу, в беличьей короткой кофтенке и в черной юбке, она быстро и твердо — тук-тук, тук-тук! — переставляла свои стройные, крепкие ножки и действительно была очень хороша собой.